***
О жизни коллектива. Все офисные рабы с вожделением ожидали пятницы, приобретшей с появлением корпоративных вечеринок приставку «развратница». Ибо выходные всегда планировались насыщенными походами в том же составе (плюс жены-мужья) на пикники или на шашлыки летом, в театры-выставки-кафе-рестораны-сауны-бани, заканчивающимися пикниками у кого-то дома, зимой. Даже отпуска составлялись по тому же графику, и только смерть могла разлучить менеджеров с топ-менеджерами, маркетологами, работниками бухгалтерии и рабами синтетического офисного виртуала всех мастей. Мы заменяли друг другу родоплеменной строй, по которому так скучали наши сердца, обманутые непонятными словами о демократии и частной собственности, разделившими наши бумажники и холодильники, но не души.
И в понедельник помятые, но довольные мы возвращались на свои рабочие места, деловито улыбаясь, напоминая знатоков популярной передачи «Что? Где? Когда?», в предвкушении муссирования и перевирания из уст в уста событий выходных. В угаре от поглощения дыма курилок, в шепотном обсуждении в душных клетушках с рябыми экранами, за поеданием дешевого бизнес-ланча в обычной заводской столовой, мы забывались этой монотонной и однообразной, по сути, жизнью, в полном веровании, что она полна смысла и проходит не зря. И, конечно, главной героиней, задававшей жару и тон, всегда была Шапка.
Куда бы она ни пришла, где бы ни появилась, этот вечер становился особенным. Неписанная красота, скрытая под платьем с длиной, равной чтобы прикрыть полноту сверху и показать худые лодыжки, подчеркнуть тонкую талию и выставленную упругую грудь на ровной спинке с маленькими плечиками, которых касались отутюженные прямые каштановые волосы, неизменно накрашенные красным, словно пионерская звезда, губки-бантики, Рая Шапкина привлекала всеобщее внимание, как мужское, так и женское.
Но то, что делало ее по-настоящему звездой, это внутренняя потрясающая сила, индивидуальность, которая перла от ее поразительного тела, жестов, слов, а главное, от ее большого женского сердца, куда вмещались все мужские сердца вселенной, жаждущие настоящей ласки и любви, самопожертвования, понимания и бездонной женственности. Туда, к ней в объятия, они падали без оглядки, спотыкаясь о ее горящие разноцветные глаза, смотрящие из-под толстых линз.
Я не знаю, к каким аномалиям отнес бы дедушка Фрейд эту странную дикую тягу мужчин всех возрастов и мастей к Шапке, но от нее било током; они укладывались у ее ног штабелями. Это правда!
Как-то мой молодой человек, с кем я встречалась в тот период, фыркнул в адрес Раи, находя ее образ уродливым и вульгарным, а поведение пошлым и непристойным. На что я ответила, что если б Шапка не была такой принципиальной, никогда не распространяя свои чары на молодых людей своих подруг, он бы первым бежал за ее гипюровой юбкой, а потом орал, как ошалелый, на каждом углу о связи с самой желанной персоной нашего колхоза. Молодой человек быстро испарился из моей жизни, но я почти уверена, что все сказанное являлось правдой.
Бывало, я звонила ей после очередного праздника или выхода в свет, крича в трубку:
Ты озверела, Шапка?!
Ты сошла сума, Рая?!
Ты охренела вконец, Шапкина?! Ты чего творишь?!
Всегда-всегда она спокойно-преспокойно брала трубку и медленно своим тонким девчачьим голоском интересовалась, что могло меня так раздосадовать. Во мне кипела злость, перемешанная завистью к ее раздольному свободному характеру, позволяющему себе быть собой, а другим продолжать оставаться другими и, приукрашивая детали и преувеличивая масштаб, я пересказывала приключения накануне, ввергая ее в шок и смятение Мы были лучшими подругами, и никогда до и заодно после у меня не получилось найти такую родную, такую незабываемую душу, что хранилась в тщедушном теле Раи Шапкиной. Моей дорогой Раи. И только ее я могла называть Шапкой в лицо, вкладывая всю любовь, сердечность и привязанность в это прозвище, а она меня Дурочкой (тем тонким, почти детским, нежным припевом), подразумевая неподдельную теплоту и участие к моей персоне.
Шапка охала и ахала от услышанного, порой не помня, чем действительно закончился вечер или что она вытворяла во время выходов, и всегда совершенно искренне расстраивалась, что ее жизнь похожа на анекдот, и ей не стоит ждать настоящей любви, как в тех великих произведениях классиков, которыми она зачитывалась летом на городских пляжах, оголяясь при виде изумленной ее прелестями публики.