— Господа, что вы стоите? Эти сумасшедшие убьют меня! Господин Путилин, сделайте же что-нибудь!
— Что? Я безоружен, — бессильно стиснул кулаки Иван Дмитриевич.
— Не бойтесь, бейте их! -призывал Килин, сам, однако, ничего не предпринимая. — Вас много, они не посмеют стрелять!
Его голый, как у буддийского монаха, череп покрылся испариной. Он стал выкликать своих знакомых по имени, но те молча отводили глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом.
— Пристрелю первого, кто двинется с места, -прохрипел низенький и, показывая, что это не пустая угроза, пальнул себе под ноги.
Брызнули щепки паркета, поплыл дымок. Все притихли, ожидая развязки со жгучим, а то и с циничным интересом.
— Один… Два, — начал считать высокий.
Давно, точнее, с того момента, как он встретил у подъезда Гайпеля, Иван Дмитриевич предвидел, что сегодня эти двое обязательно здесь появятся, но все равно было чувство полной ирреальности происходящего. Он покосился на соседей. Кто-то крестился, кто-то поглядывал на часы. Вдова и Елена Карловна пожирающими глазами смотрели на Килина, губы Довгайло кривились в блудливой улыбке всезнания. «Тулбо», — прочел Иван Дмитриевич готовое сорваться с них слово.
Подходить к окнам было запрещено, он и не подходил, но издали, даже сквозь отражения в стеклах и сквозь тьму безлунной и беззвездной ночи, легко угадывал то место, где вознесся над городом купол Святого Исаакия Далматского. Творение Монферрана, варварской копией которого, как писал Каменский-старший, был храм Майдари в Урге.
— Два с половиной…
— Подождите, — сказал Килин совершенно иным, чем прежде, тоном, так спокойно и деловито, что натуральность недавней истерики заставляла предположить в нем недюжинный актерский талант. — Сколько вам лет? — спросил он после паузы.
— Как? — не понял низенький.
— Я спрашиваю: сколько вам лет?
Казалось, он издевается над ними, намекая, что забава им не по возрасту, но Иван Дмитриевич слишком хорошо знал, каким должен быть единственно верный ответ на этот вопрос, чтобы дальше все двинулось по накатанной колее: «Откуда вы пришли?»— «Из вечного пламени». — «Куда вы идете?» — «В вечное пламя».
Прозвучала первая фраза пароля, но отзыва не последовало. Оба палладиста молчали. Килину пришлось трижды задать свой вопрос, прежде чем низенький наконец ответил так, как нужно:
— Одиннадцать.
— В самом деле, — шепотом сказал Тургенев на ухо Ивану Дмитриевичу, — такое впечатление, что они сбежали из сумасшедшего дома.
— Одиннадцать, одиннадцать, — неуверенно повторил высокий, не зная, видимо, что теперь делать.
Килин доказал им, что принадлежит к одному с ними лагерю, а они ему— что являются теми, за кого себя выдают. Дальнейшими репликами пароля можно было пренебречь.
Давая понять, что лучше бы поговорить без посторонних, Килин повел глазами в сторону двери, но чего-то, как видно, он все же не предусмотрел. Револьверное дуло вновь твердо уставилось ему в грудь.
— Нет, — раздалось из-под маски, — говорите здесь. Больше вам не удается нас обманывать.
Гдава 7
Цитадель
31
Иван Дмитриевич так долго укутывал ноги пледом, что Сафронов не выдержал:
— И что? Сознался Килин или нет?
— А куда было ему деваться? Как умный человек он предпочел не играть с огнем и выложил все начистоту. Пришлось признать, что вечером двадцать пятого апреля он стрелял в Каменского на Караванной.
— Надеюсь, вы нам объясните, зачем это ему понадобилось.
— Само собой. Но сначала сварим-ка мы еще кофейку.
Из записок Солодовникова
Утром меня не предупредили, что всего через несколько часов мы увидим Барс-хото, цитадель открылась передо мной внезапно, в считанные секунды полностью выплыв из-за склона соседней сопки. Я восхитился тем, как ловко укрыта она в проеме холмистой гряды.