Оставайся трезвым. Возможно, тебе придется развозить нас по домам.
- Это я завсегда, - отозвался Стенли.
Гарри Кливз, белокурый исполин с круглой детской физиономией, угрюмо смотрел в свой стакан и не обращал на Стенли никакого внимания, но потом поднял голову и с очень серьезным видом спросил его:
- Ты все ещё работаешь в этой еврейской церкви?
- В храме? Да, работаю.
- Ты там уже долго, - заметил Эпплбери.
- Два... нет, три года, - ответил Стенли.
- А ты носишь эту миленькую шапочку? Ну, какие нахлобучивают евреи, когда молятся?
- Конечно, если у них служба, а я в это время на работе.
Эпплбери повернулся к остальным.
- Слыхали? Когда они молятся, а он на работе.
- А она не превращает тебя в еврея? - спросил Уинтерс.
Стенли быстро оглядел собутыльников. Решив, что они шутят, он рассмеялся и сказал:
- Да ты что, Дон? Как это шапка может сделать человека евреем?
- Никак не может, Дон, - подхватил Эпплбери, нацелив на приятеля длинный нос и устремив на него укоризненный взгляд. - Все знают: чтобы стать евреем, надо кое-что отрезать. Тебе отрезали, Стен?
Стенли по-прежнему был уверен, что его разыгрывают, а посему угодливо рассмеялся.
- Класс! - воскликнул он, давая понять, что оценил остроумие собеседников.
- Берегись, Стен, - продолжал Уинтерс. - От евреев можно набраться ума, а тогда, чего доброго, ещё и работу бросишь.
- Нет, они не такие умники, - возразил Эпплбери. - Я тут работал у одного еврея в Гроув-Пойнт. Он попросил сказать, сколько стоит работа, и я сказал, да только накинул тридцать процентов на тот случай, если они начнут торговаться. А этот еврей и говорит: что ж, давай, работай, только уж постарайся. Да тут ещё его жена подоспела. Подавай ей такие-то и такие-то цвета, и чтобы одна стена была чуть темнее другой. А не могли бы вы подогнать доски поровнее, мистер Эпплбери? Короче, я думаю, что не очень заломил. Славная женщина, маленькая такая, - добавил он, вспоминая. - В черных брючках вобтяжку, кажется, их называют тореадорскими. И так виляла задом, что я забывал о работе всякий раз, когда она шастала мимо.
- А я слышал, что Хью Лэниган намылился в евреи, - подал голос Гарри Кливз. Остальные захохотали, но Гарри, похоже, не заметил этого. Он резко повернулся к Стенли. - Что скажешь, Стен? Не готовятся ли они привести Лэнигана к присяге?
- Нет.
- Эй, Гарри, я тоже об этом слыхал, - заявил Малькольм Ларч. - Дело не в том, что Хью хочет в евреи, а в девице, которую убили. Похоже, Хью с ихним раввином вместе судят и рядят, как отмазать раввина и спрятать концы в воду.
- Это как же? - спросил Кливз. - Если раввин и впрямь убийца, каким образом Хью сможет покрыть его?
- Ну, говорят, что он хотел пришить это дело другому еврею, Бронштейну, потому что Бронштейн не ходит в храм. Но потом оказалось, что Бронштейн водит дружбу с одним из ихних деловых, и его пришлось отпустить. Знающие люди сказали, что теперь легавые будут искать козла отпущения на стороне. Хью тебя ещё не достает, Стен? - с невинным видом спросил Ларч.
Теперь Стенли точно знал, что над ним подтрунивают, но ему все равно было не по себе. Выдавив улыбку, он ответил:
- Нет, Хью меня и в мыслях не держит.
- Чего я никак не уразумею, - задумчиво молвил Кливз, - так это зачем раввину было мочить деваху.
- Я в это не верю, но говорят, что их вера предписывает убивать, объяснил Уинтерс.
- По-моему, это ерунда, - ответил Ларч. - Во всяком случае, в наших краях такого не бывает. Может, в Европе или каком большом городе вроде Нью-Йорка, где у евреев есть власть, и можно творить такое безнаказанно. Но только не здесь.
- Зачем тогда он связался с такой сопливой девчонкой? - осведомился Уинтерс.
- Она была на сносях, верно? - Кливз резко повернулся к Стенли.