Несмотря на некоторую благостность, пасторальность представлений Э.С. Кульпина (воспринятых отчасти и О.В. Суховой), их следует принять совершенно всерьез. Ведь они значительно меняют наше историческое видение. В том числе существенно корректируют русское прошлое по Милову. Не всегда бедность, скудность, всяческая недостаточность были имманентны крестьянскому миру.
Согласно Э.С. Кульпину, в XV в. почти 90% населения жило в лесу, остальные 10% вне леса, в городах всего 0,1%. Почти 10% князья, бояре, княжеско-боярские крестьяне. То есть 9/10 древних русичей были свободны от власти князей, бояр, церкви, монголов. Исследователь подчеркивает: нормативная русская история этого периода история 1/10 народа. И в ней совершенно не учитывается подлинная и, как уже отмечалось, свободная, сытая, «органичная» жизнь подавляющего большинства. Правда, будучи аналитиком осмотрительным, тут же задается вопросом: «Однако как такие выводы согласуются с общепринятыми представлениями о черных веках татаро-монгольского ига? Или эти представления выдумки традиционной имперской историографии, не имеющие ничего общего с действительностью? Но исторические свидетельства летописей о кровавых междоусобицах князей, нашествиях карательных отрядов Орды, периодических, хотя и редких в сравнении с последующими веками, неурожаях и голодовках, наконец, Куликовская битва вряд ли могут быть подвергнуты сомнению. Тогда мы имеем две правды и две истории Северо-Восточной Руси: одну для лесного человека, хозяйствующего по технологии подсечно-огневого земледелия, и вторую для князей, церкви, горожан, крестьян ополий, хозяйствующих по технологии пашенного земледелия. Первая практически никому не известна, вторая известна всем чуть ли не с пеленок. Первая есть история большинства населения Руси, вторая меньшинства, возможно, ничтожного, но по умолчанию (другаято история практически не известна) распространяемая на весь этнос» (2, с. 91).
Вслед за этим он рассказывает нам о социально-экономическом кризисе XV в., который кардинально изменил русскую общественную эволюцию. «Безопасность, устойчивость существования, высокие урожаи, получаемые при подсечно-огневом земледелии9, обусловили темпы роста населения, немыслимо высокие не только для Западной Европы того времени, но и для всех стран и народов Средневековья: в XV веке население Руси без малого удвоилось. Эти высокие темпы роста населения привели Русь к кризису: были исчерпаны возможности технологии подсечно-огневого земледелия, требовавшего в десятки раз больше пространств земли, чем при пахотном» (там же, с. 92).
Напомним: в конце XIX в. в России разразился известный аграрный кризис, когда демографический взрыв в деревне (1801 г. 38 млн. человек, 1857 г. 72 млн., 1897 г. 129 млн.; из них только 13% городское население; причем эти «13%» города резко завышены; больше половины «горожан», несомненно, вели по преимуществу сельскую жизнь) привел к исчерпанию возможностей экстенсивного пашенного земледелия, основанного на архаичных технологиях. И тогда тоже начали происходить события, типологически схожие с теми, которые описаны в замечательной работе Э.С. Кульпина
В конце XV в. Русь, по словам автора, была вынуждена перейти к пашенному земледелию. Производство зерновых снизилось в 35 раз. Это падение произошло мгновенно: не более чем за 50 лет (жизнь двух-трех поколений). Ко всему прочему резко ухудшились климатические условия. «После длительного периода климатического оптимума новой эры (с VIII века10) в середине XVI века начался так называемый «малый ледниковый период». Переход от благоприятных климатических условий к неблагоприятным пришелся на XV век. Для любого переходного периода характерны высокая степень неустойчивости погоды, экстремальные природные явления: засухи, наводнения, бесснежные морозные зимы Резкое ухудшение условий существования требовало кардинальных решений» (2, с. 92).
После этой констатации следует один из центральных тезисов кульпинской концепции: «Хозяйственный кризис, спровоцированный демографическим ростом и невозможностью далее эксплуатировать основную технологию земледелия (технологический кризис), ухудшение природных условий (для общества это экологический кризис, для природы лишь смена режима функционирования, но и природа испытывала стресс антропогенизацию ландшафта) обусловили экономический, политический и идеологический кризисы. Экономический кризис выражался в падении уровня и качества жизни, политический в неспособности господствующих слоев поддержать прежний уровень жизни населения без радикальных социально-экономических и социально-политических реформ. Эти реформы требовали идеологического обоснования, что означало пересмотр если не всей системы ценностей, то некоторых центральных ее элементов. Все это вместе составляло социально-экологический кризис, самый тяжелый вид кризиса, который время от времени переживает общество. Такой кризис обязательно требует выбора нового вектора эволюции. От того, каким будет выбор, зависела судьба русского этноса и в конечном счете суперэтноса, цивилизации» (2).