В начале ХХ века в России появились новые теории. В 1906 г., в период первой русской революции, в связи с новым подъемом интереса к вопросу о взаимоотношениях государства и церкви А. Петровским и П. Флоренским на русский язык были переведены первые двенадцать параграфов книги профессора канонического права Рудольфа Зома «Церковный строй в первые века христианства», в которой он доказывал, что «церковное право стоит в противоречии с существом церкви»[38]. «Церковь, по его учению, не может быть ни сама юридической организацией, ни носительницей какого-то «божественного права». Ибо право по природе своей противно сущности Церкви; сущность Церкви духовная; сущность права мирская. Церковь хочет быть водимой, управляемой господством божественного Духа; право в состоянии произвести только человеческое господство, по природе земное, погрешимое Церковь держится реальной истины Право, наоборот, держится основным образом формы, потому что только таким образом оно оказывается в состоянии достигнуть сверхпартийного решения, принуждающего обе стороны, не смотря на противоположность интересов, признавать его справедливость С этим связано то, что хотя право по своему понятию и не требует принуждения, однако стремится к принудительному осуществлению, между тем, как сущности Церкви ненавистно всякое принуждение, потому что только свободное усвоение божественного имеет духовную ценность»[39].
Эта точка зрения породила новые вопросы в определении церкви как юридической категории. Так, Н. А. Заозерский подчеркивал, что Церковь, как и право, имеет социальную природу. Государство и Церковь являются союзниками, каждый из которых не должен захватывать у другого то, что ему не нужно и даже вредно[40], поэтому, например, он всячески приветствовал идею о созыве Церковного Собора, который должен был обсудить вопрос о восстановлении церковной практики, существовавшей до учреждения Святейшего Синода[41].
В связи с отсутствием единого мнения о юридическом содержании понятия «церковь» не было единого подхода и к определению церковного права. Это объяснялось несколькими причинами.
Во-первых, некоторая неясность наблюдалась в соотношении понятий «церковное право» и «каноническое право». Дело в том, что на Западе под каноническим правом понималась совокупность всех исходящих от церкви постановлений, независимо от того, являлись ли они предметом церковных или гражданских отношений, а под церковным совокупность норм, исходящих как от церкви, так и от государства, и регулирующих чисто церковные отношения. На православном Востоке в связи с тем, что церковное законодательство всегда находилось в соответствии с государственными законами, такое различие в названиях не имело значения. Однако не все исследователи были согласны с данным тезисом. Профессор М. И. Горчаков считал, что «каноническим правом следует называть правила, составленные Церковью и утвержденные соборами»[42]. Известный русский цивилист Г. Ф. Шершеневич выстроил следующую логическую цепочку: «Жизнь религиозного союза поддается нормировке в двояком отношении: со стороны внутренних отношений среди членов Церкви и со стороны внешних отношений Церкви, как общественного союза, к государству как внешней принудительной организации. На этой почве создалось двоякое право: а) каноническое и b) церковное. Отождествление этих двух терминов является неправильным Церковное право дает нормы, церковные по своему содержанию, хотя бы своим происхождением они обязаны были не Церкви, а государству Каноническому праву вообще нет места в системе права. Это учение о нормах sie generis»[43].
По нашему мнению, термины «церковное право» и «каноническое право» в конце XVIII начале XX вв. существенно различались. Нормы канонического права принимались только церковными органами и становились нормами церковного права, только если получали санкцию государства. Например, в Уставе духовных консисторий. Церковное право это позитивное право, источником которого являлось государство.
Во-вторых, в связи с тем, что в Российской империи проживали представители разных вероисповеданий, дискуссионным являлся вопрос о том, можно ли считать церковным правом право неправославных исповеданий. Например, профессором Московского университета Н. И. Крыловым был составлен проект общего церковного права. Однако митрополит московский и коломенский Филарет так отозвался о нем: «Сочинение хочет преподавать в университете каноническое право общего содержания для всех христианских исповеданий. Как сие исполнится? Как преподается, например, общее содержание правил о браке, которые только в православной церкви сохраняют древний, общий кафолический вид, а в римском изменены по-своему, а в протестантизме по-своему? Им общее содержание не сообщит знание дела или, если сообщить знание дела, то не окажется общего содержания»[44]. Точку зрения Н. И. Крылова поддерживал и Н. К. Соколов в книге «Из лекций по церковному праву» (выпуск 1. М.,1874. С. 24). Большинство же исследователей разделяло мнение Филарета. Например, экстраординарный профессор Харьковского университета М. Остроумов считал, что право неправославных исповеданий необходимо называть особым термином «вероисповедное право»[45].