Надежда Афанасьевна Булгакова в письме К. Г. Паустовскому от 28 января 1962 года так обрисовала гимназический круг чтения старшего брата: «Любимым писателем Михаила Афанасьевича был Гоголь. И Салтыков-Щедрин. А из западных Диккенс. Чехов читался и перечитывался, непрестанно цитировался, его одноактные пьесы мы ставили неоднократно Читали Горького, Леонида Андреева, Куприна, Бунина, сборники Знания. Достоевского читали все Читали мы западных классиков и новую тогда западную литературу: Мопассана, Метерлинка, Ибсена и Кнута Гамсуна, Оскара Уайльда. Читали декадентов и символистов, спорили о них и декламировали пародии Соловьева: Пусть в небесах горят паникадила В могиле тьма. Спорили о политике, о женском вопросе и женском образовании, об английских суфражистках, об украинском вопросе, о Балканах; о науке и религии, о непротивлении злу и сверхчеловеке; читали Ницше».
Н. В. Гоголь. Художник Ф. А. Моллер.
В 1940 году, вскоре после смерти Булгакова, его ближайший друг, философ и литературовед Павел Сергеевич Попов, в первом биографическом очерке о писателе сообщал явно с булгаковских слов: «Михаил Афанасьевич с младенческих лет отдавался чтению и писательству. Первый рассказ Похождения Светлана был им написан, когда автору исполнилось всего семь лет. Девяти лет Булгаков зачитывался Гоголем писателем, которого он неизменно ставил себе за образец и наряду с Салтыковым-Щедриным любил наибольше из всех классиков русской литературы. Мальчиком Михаил Афанасьевич особенно увлекался Мертвыми душами Гимназистом читал самых разнообразных авторов: интерес к Салтыкову-Щедрину сочетался с увлечением Купером. Мертвые души расценивались им как авантюрный роман. Сочинения в гимназии писал хорошо, но впоследствии говорил, что с общечеловеческой точки зрения это было дурное, фальшивое писание на казенные темы (писать на социальный заказ, как видно, Булгаков терпеть не мог еще с детства, и впоследствии это часто делало его положение в советской литературе почти невыносимым. Б. С.). Учителем словесности был человек весьма незначительный (неясно, о котором из сменявших друг друга преподавателей здесь идет речь. Б. С.). Впрочем, от гимназии у Михаила Афанасьевича остались очень богатые впечатления, от университета гораздо более скудные».
Похоже, что Булгакова уже тогда больше привлекали гуманитарные знания, которые преобладали в Александровской классической гимназии. Естественные же науки, преподававшиеся на медицинском факультете университета, интересовали его только с чисто практической стороны.
В письме Паустовскому от 28 мая 1962 года Надежда Афанасьевна поведала о музыкальных пристрастиях семьи: «Увлечение оперой преобладало. Мы увлекались оперой, серьезной музыкой и пением. С детства мы привыкли засыпать под музыку Шопена: уложив детей спать, мама садилась за пианино В старших классах гимназии мы стали постоянными посетителями симфонических концертов зимой и летом; с нетерпением ждали открытия летнего сезона в Купеческом саду Вся семья пела; у нас образовался свой домашний хор с участием близких друзей. Пели хором мои любимые Вечерний звон и Выхожу один я на дорогу (запевал нежным тенором младший брат Ваня), а наряду с этим пели Крамбамбули, Антоныча, Цыпленка; любили петь солдатские песни, чаще других Вещего Олега и Взвейтесь, соколы, орлами. Обе эти песни Михаил Афанасьевич ввел в Дни Турбиных У Михаила Афанасьевича был мягкий красивый баритон. Брат мечтал стать оперным артистом. На столе у него, гимназиста, стояла фотографическая карточка артиста Киевской оперы Льва Сибриякова с надписью, которую брат с гордостью дал мне прочесть: Мечты иногда претворяются в действительность Михаил Афанасьевич играл на пианино увертюры и сцены из всех своих любимых опер: Фауст, Кармен, Руслан и Людмила, Севильский цирюльник, Травиата, Тангейзер, Аида. Пел арии из опер. Особенно часто он пел все мужские арии из Севильского цирюльника и арию Валентина из Фауста, эпиталаму из Нерона. Когда Киевский оперный театр начал ставить оперы Вагнера, мы слушали их все (Михаил, конечно, по нескольку раз), а в доме зазвучали Полет валькирий и увертюра из Тангейзера».
Любимыми операми Булгакова кроме «Фауста» были «Кармен», «Руслан и Людмила», «Севильский цирюльник», «Травиата», «Тангейзер», «Аида». Любил он и эпиталаму из «Нерона». Цитаты из этих и некоторых других опер обильно рассеяны в булгаковских произведениях. Достаточно вспомнить «К берегам священным Нила» в «Собачьем сердце» символ не только невозвратно утраченной стабильности дореволюционной жизни, но и вечных культурных ценностей, которые не в состоянии поколебать никакой «хомо советикус» вроде Шарикова.