Если же мы полагаем, что для человека нет причин, то нам нужно согласиться и с тем, что однородным и непрерывным преобразованием современного человека мы не сможем получить начальную точку его существования. Мы никогда не сможем к ней прийти, она все время будет отодвигаться, ибо она будет требовать от нас не эволюционной логики, а парадоксальной. То есть начало и конец человека объединены не линейной логикой, а антиномично.
Все это позволяет сделать вывод о том, что у человека нет сущности, что его место всегда пусто и требует постоянной самоактуализации.
2. Абсурд это и то, что рождает человека, и одновременно то, что рождено человеком. Почему при обсуждении вопроса о способе существования человека непременно возникает идея абсурда? Потому что иным образом нельзя обессмыслить привычное различие между теоретическим действием и практическим. А обессмыслить его нужно, ибо и то, и другое основано на представлении вещей, в котором представление конкурирует с вещью. Эпоха представлений заканчивается в абсурде, обнажая то, что основано на законах свободы.
3. Хаос это, конечно, что-то беспредельное, смешивающее в одну кучу все стихии и, следовательно, нечто беспорядочное, нелинейное. В стихотворении Тютчева «О чем ты воешь, ветр ночной?» передается изначальная тревога и первобытная настроенность души человека, который слушает, как воет ветер. То есть он слушает приближение к себе шагов той бездны, в которой сгинут и он, и ветер. «О, бурь уснувших не буди под ними хаос шевелится».
Вот человек и есть это непрерывно воспроизводящееся осознание того, что под ним шевелится хаос и никакими скрепами, никакими структурами этот хаос не упорядочить, не закрепить. А это значит, что во всякой структуре всегда будет нечто нами не структурируемое.
У греков хаос понимается как зияющая бездна, которая, в свою очередь, может пониматься и как пустота, и как ничто, и как вечное становление. Зияние указывает на зев, на разверзшуюся пасть, в которой все пропадает. В хаосе нет связи между началом и концом. Здесь существуют начала, которые никак не начнутся, и концы, которые никак не закончатся. А значит, в нем есть все. Хаос есть место, которое вмещает себя в целое. А его беспорядочность оказывается творческой полнотой.
4. В современной французской философии понятие хаоса заменяется хаосмосом, тем, что не является ни хаосом, ни космосом, а чем-то средним, неустойчивым и нестабильным. То есть Лиотар и Делез попытались в самой материи языка утвердить нестабильность, бесструктурность хаоса, показывая неразличимость в нем хаоса и космоса. Хаос потенциально космичен, но эта его космичность имеет множественный характер. Она не ограничена единственно возможной версией обретения смысла.
Рождение абсурда
Кант в «Основах метафизики нравственности» настаивает на том, чтобы мы мыслили поступок человека свободным и необходимым в одном и том же смысле, в одном и том же отношении. Не может быть так, чтобы в одном отношении я был свободен, а в другом нет. «Человек должен и представлять и мыслить себя таким двояким образом»[1]. А это значит, что аналитика человека, ограничиваясь плоским правдоподобием, не может помыслить необходимо соединенным то, что исключает друг друга. Человек это практический априорный синтез чувственного и сверхчувственного, которому не надо выходить за пределы самого себя, чтобы найти безусловное для условного, умопостигаемое для чувственного.
Абсурд, говорит Делез, есть то, что существует без значения, как, например квадратный круг или гора без долины[2]. Чем плоха эта формула? Эта формула плоха тем, что она заставляет нас понимать абсурд концептуально. Например, я взял лестницу и залез на крышу. Лестница имеет для меня значение. Но для того, чтобы ходить по крыше, мне лестница не нужна. Она для меня не имеет значения. Но следует ли отсюда, что я буду абсурдно ходить по крыше? Нет.