Попробуем!
Сестрички Попелюшки удивленно уставились на меня.
- Нашу Метку отдать собаке? - обиделась Зося.
- В собачью конуру? -- поддержала ее Вися и передернула плечами.
- Или в собачью конуру, или ничем вам помочь не смогу, - коротко отвечаю я. - А что ваша Метка за птица такая, чтобы не могла стать приемной дочкой моей Верной? Хорошо, если бы у всех людей было такое золотое сердце, как у этой собаки!
Девчушки переглянулись, подумали, подумали - и, ни слова не говоря, побежали домой. Они тут же вернулись.
- Вот она, - говорит Вися и развертывает кусок старой овчины. А там- ягненочек.
- Овчина - это Меткино приданое, - объясняет мне Зося.
- Чтобы ей было тепло в конуре, - добавляет Вися. Идем с Меткой и ее приданым к конуре. Зову Верную.
Выходит. Смотрит мне в глаза преданным взглядом, но машет хвостиком как-то торопливо.
"Если у тебя, хозяин, ко мне важное дело, - говорит, - то скажи скорей. Ведь ты знаешь, что у меня в конуре малыш. Нельзя ни на минуту оставлять его без присмотра".
Я положил перед Верной на землю Метку в овчинке. Ягненочек был так слаб, что не стоял на ногах.
- Это свой, - говорю Верной. - Свой, милая!
"Да как же можно не пожалеть такого беспомощного червячка!" -отвечают мне честные собачьи глаза. Взяла моя Верная ягненка осторожно за шиворот и унесла к себе.
Попелюшки онемели от изумления. А когда пришли в себя, схватили овчину и полезли обе разом в конуру.
- Вы уж не вмешивайтесь! - говорю девочкам. - Видно, Верной овчинка ваша ни к чему. Она сама знает, как ей воспитывать свою приемную дочку.
Девчушки постояли перед конурой с овчинкой в руках, постояли - и пошли.
Но с тех пор ежедневно, по нескольку раз в день, появлялись на нашем дворе. Они приносили с собой какое-нибудь угощение для Верной, молча клали его в миску и усаживались на корточках перед конурой. Но Метки не было видно: в конуре было темно, Метка была черная и не высовывала носа на свет. Только иногда выглядывал из будки каштановый увалень - сынишка Верной, пушистый и круглый, похожий на плюшевого медвежонка. Сестрички окрестили его Мишкой. Так и осталось. Но и Мишке не хотелось выходить из конуры. На свете в это время было совсем неинтересно: без перерыва лил дождь, стоял пронизывающий холод, как часто бывает ранней весной.
Наконец выглянуло солнце. Попелюшки как раз вертелись возле конуры. И вдруг я слышу их визг:
- Вот она! Вот она! Наша Метка! Наша Метка!
Гляжу, через высокий порог конуры с трудом переваливается каштановый клубок - Мишка. Вышел, уселся, зевнул и с аппетитом чихнул. За ним выскочила Метка. Стала перед будкой, отряхнулась и - я даже глаза протер от изумления!-вдруг уселась на землю, точь-в-точь как собака. Да, да, представьте себе!
Мишка отправился путешествовать по двору. Метка - за ним. Она останавливалась, когда он садился, пускалась галопом, когда Мишка вырывался вперед. Мишка залез в лужу. Метка зашлепала по воде. Намокший Мишка заплакал, заплакала и Метка, хотя вовсе не намокла. Чудеса!
Попелюшкам все это очень не понравилось. Почему? Прежде всего потому, что я запретил им брать на руки и Мишку и Метку. Что мне, жалко было? Да, жалко. Жалко малышей. Ведь они очень хрупкие. Неосторожным движением можно искалечить такую крошку на всю жизнь. А ведь животное - не игрушка, правда?
Я объяснил это сестричкам. Но, очевидно, мои слова их не убедили.
Девочки обиделись. И перестали ходить к нам во двор. А вскоре уехали к тетке в деревню.
Я был этому рад. Почему? Да как бы вам сказать... Я все больше убеждался, что Метка ни капли не похожа на свою маму Жемчужинку. Не была она ни кроткой, ни ласковой.
Одним словом, ничего в ней не было похожего на овечку, на ту приторно-сладкую овечку, которую ожидали Попелюшки. Метка "особачилась".