Вегетативная нервная система, продолжают авторы «Физиологии человека», также отражает собой противополагающий характер отношений между симпатической и парасимпатической частями нервной системы. Их взаимоотношение уподоблялось коромыслу весов, в которых подъем на определенный уровень одной чаши сопровождался снижением на такой же уровень другой.
Обе системы оказывают на управляемые органы противоположное воздействие: если, например, парасимпатическая система отвечает за сужение бронхов, то симпатическая за их расширение. Точно так же первая отвечает за усиление моторики надпочечников и кишечника, а вторая за ослабление и т. д.
Но и тут организм достигает требуемого баланса в сочетании противоположных начал: задачу восстановления и поддержания этого баланса, нарушенного в результате возбуждения симпатической части автономной нервной системы, берет на себя метасимпатическая и отчасти парасимпатическая части нервной системы.
Интересную трактовку взаимодействия индивидуального и универсального дает современный немецкий филолог Ч. Шталь в блестящей статье «Единое Платона корень неиного Н. Кузанского?». Доказывая принципиальное несовпадение взглядов А. Лосева и Н. Кузанского по обсуждаемой теме, автор указывает главное в миро-воззрении обоих философов. А. Лосев, на его взгляд, признает абсолютно недоступный для познания онтологический абсолют и считает, что «примат веры над знанием может предохранить человека от духовной смерти» [125, с. 114]. Кузанец, пишет Шталь, не стремится доказать существование Бога в «неином», а стремится к познанию Бога, начиная с обоснования истинного познания.
Мировоззрение немецкого философа Шталь определяет как «концепцию соединения гносеологического индивидуализма с онтологическим универсализмом». Если бы этой концепцией руководствовались философы и правоведы при создании в XVII в. рациональной теории права, автору этой книги пришлось бы детально использовать их труды для обоснования своей темы.
В. П. Малахов рассматривает индивидуальное и универсальное в праве как часть «совокупного социально-духовного опыта народа». Индивидуальная правовая культура, считает он, накапливается на основе индивидуально-социального духовного опыта освоения и воспроизводства существующих культурных достижений. Ее накопление носит случайный характер. По Малахову, индивидуальная правовая культура и универсальный духовный опыт соотносятся как часть к своему целому, причем содержание этой части носит случайный и неопределимый характер.
«Каждому человеку, полагает он, принадлежит определенная совокупность прав, которые являются элементами общественной правовой культуры» [67, с. 188]. Структурный подход к анализу различных правовых проблем характерен, когда, например, универсальное это право общества в целом, а индивидуальное право индивида.
У И. И. Кального проблема соотношения индивидуального и универсального проявляет себя как проекция на общепринятую для философов плоскость понимания специфических проблем. В этой проекции индивидуальное это правовое чувство, о котором он пишет, а универсальное рациональное отношение к действующему праву, с которым он сравнивает первое. Такой подход является надежным способом правового воспитания, но спорным, если оценивать его эффективность как средство для анализа правовых воззрений уже состоявшихся философов и правоведов.
Когда он пишет, что «правовые чувства формируются на уровне обыденного сознания, как правовой инстинкт» [45, с. 85], возникает надежда на верховенство разума в процессе усвоения правовых знаний. А когда он заключает, что «чувство не только основание рационального освоения права, но и форма реакции на те или иные нормативные акты» [там же], чувствуется связь его философских воззрений с эмпириомонизмом А. А. Богданова.
Универсальное выступает у Кального при оценке правосознания как формы общественного сознания. Отсюда неожиданно вытекает очень важный для темы монографии вывод о единстве философского сознания с правосознанием. Сам автор говорит об этом так: «Если философию можно назвать душой культуры в целом, то правосознание является душой правовой культуры» [там же, с. 86].
Возвращаясь к проблеме отношений между Востоком и Западом как своеобразной трактовке взаимодействия индивидуального и универсального, следует остановиться на статье А. А. Крушинского «Язык и мышление в Китае». Рассматривая закономерности эволюции китайского мышления, автор улавливает сходство в воздействии пиктограмм как носителей образов и эмоций, составивших основу китайской письменности, с кантовскими категориями чистого разума. «Категоризация пиктограмм, пишет автор, понималась китайскими мыслителями, скорее, как единократный акт воображения так сказать, идеализация по разным причинам в данный момент эмпирически невоспринимаемой, но с помощью некоторого конкретного следа мысленно восстановимой предметности» [59, с. 103].