Вот ка-ак!
Ливенцев сделал несколько шагов по перрону, чтобы можно было говорить громче, и спросил, хотя не питал никакого расположения к Добычину во время службы с ним в одном полку:
Как же все-таки он был убит, при каких обстоятельствах?
Обстоятельства такие, ваше благородие бандировка была, и найдись осколок на ихнюю голову, в один раз упали и не живые, объяснил Старосила и добавил: Я только до этой станции должен, а дальше не знаю уж, как: везти ли его будут на ихнюю родину, или здесь где поховают Унтер-офицер этот, каптенармус Макухин, он, говорили так, из богатых людей, вполне может и дальше ехать, ему что! И даже гроб он достал не простой, а цинковый.
Это был наш заведующий хозяйством подполковник Добычин, обратился к Обидину Ливенцев, а Старосила сказал:
Вот рады будут все в нашей роте, как вы ее опять примете, ваше благородие!
Ну вот, рады, что ты, брат, не все ли равно, что я, что другой?
Как можно, ваше благородие! Разве наша солдатня, она хотя бы какая ни на есть, не понимает? и Старосила почему-то поглядел при этом на Обидина и добавил: Не в нашу ли роту и вы тоже будете?
Нет, я в другой полк, ответил, улыбнувшись, Обидин.
Я тоже в другой полк, его же словами ответил Старосиле и Ливенцев.
Шуткуете? оторопел Старосила.
Ничуть. Вполне серьезно! Даже в другую дивизию.
И, видя, что Старосила вполне непритворно опечален, хлопнул его по плечу, объясняя:
С начальством ничего не поделаешь, взяло и назначило в другую дивизию: там я оказался нужнее Прощай, брат Старосила! Мне надо идти в свой вагон, торопливо сказал он вдруг, обнял его так же, как и при встрече, и пошел, едва взглянув в сторону дочери Добычина и ее мужа Макухина.
Вот не думал, что такая сидит во мне привычка к своей роте, извиняющимся тоном обратился он к Обидину. Великое дело оказались окопы, в которых вместе торчали, которые и заняли вместе с бою А этот Старосила, он был толковый взводный, если бы в новом полку были у меня хоть немного похожие, стал бы я, как говорится, кум королю и сват Гаврику.
Обидин поглядел на него испытующе и спросил осторожно:
То есть, толковый он был взводный в смысле защиты или как-нибудь еще?
И защиты и атаки тоже, а как же иначе? немного удивился и тону и смыслу этого вопроса Ливенцев.
Кругом сновала толпа военных всяких рангов шумная и однообразная, лишь кое-где расцвеченная белыми халатами сестер милосердия и их яркими красными крестами. Сестры были из санитарного поезда дома скорби на колесах.
Оттуда и туда резво бежали засидевшиеся санитары с чайниками. Там в одном из вагонов кто-то громко воюще стонал с небольшими перерывами; в то же время два военных врача, шинели внакидку, медленно прогуливались в тени около другого вагона.
На платформе тяжело двигались тележки с ящиками из новеньких веселых досок и фанеры, на которых что-то было написано, наляпано черной краской. То и дело слышались рабочие крики: «Посторонитесь!.. Дайте ходу!.. Поберегись, эй!»
Весна и тепло между тем заставляли многих забывать о том, что отсюда же не очень далеко до фронта, где очень часто ревут пушки и стрекочут пулеметы. То там, то здесь вспыхивал заливистый женский смех, заботливо подкручивались усы, молодцевато выпячивались груди, кое у кого украшенные белыми крестиками.
Но исподволь во все звуки вокзала, покрывая их, врывался сверху жужжащий, однообразный, ровный гул, и когда он заставил всех поднять головы кверху, послышались крики:
Аэроплан!
Немецкий!
Почему же немецкий? Может быть, и наш!
А зачем здесь наш?
Немецкий! Вот увидите!
Сейчас начнет бросать бомбы!
Да что вы говорите!
Говорю, что надо! А другого не видно?
Кажется, нигде не видно
Шеи всех вытягивались, наблюдая за полетом вражеского самолета; и в то же время все пятились назад, готовясь куда-то и как-то скрыться от губительной бомбы, которая, казалось, вот-вот полетит вниз на станционное здание, или на перрон, или на какой-либо из поездов, стоящих на путях в ожидании отправки.
Воздушная машина кружилась над станцией замедленно и довольно низко. Ни у кого уж не оставалось сомнения в том, что она немецкая. Спрашивали один другого: неужели нет орудий, чтобы сбить разбойника? Дамы сочли самым надежным укрытием зал первого класса и кинулись туда толпой
Тревога оказалась напрасной, аэроплан потянул к западу и наконец скрылся из глаз.