Но в тот же вечер к нам зашёл совершенно чужой человек электромонтёр - и моя сторожевая собака с восторгом бросилась ему навстречу. И так она вела себя со всеми: Лита любому постороннему радовалась так, как будто это была её родная мама. Но главный сторожевой подвиг Литы был ещё впереди...
В то лето мы вынуждены были снять комнату на окраине города: наш дом пострадал во время войны, и его ремонтировали, а мы переехали в славный одноэтажный домик с садиком. Его хозяйка - чистенькая седенькая старушка Анна Андреевна - жила там с шестилетней внучкой Юленькой и охотно сдала нам одну комнату.
- Вместе веселее, - сказала она, - да и мальчишки, может, поостерегутся лазить в сад за яблоками.
Правда, увидев Литу, Анна Андреевна расстроилась и даже хотела было отказать нам, но мы её уговорили.
- Она же будет сад охранять, - уверенно сказала я.
И старушка согласилась.
В первый же день Лита разгребла и разорила аккуратную клумбу с гладиолусами. Время тогда было трудное, сын Анны Андреевны и невестка находились ещё в армии, и старушке с внучкой приходилось туго. Выручали эти самые гладиолусы: Анна Андреевна выращивала их на продажу.
При виде сломанных, истерзанных цветов она даже заплакала.
- Анна Андреевна, не огорчайтесь, - уговаривала я старушку. Я выдрессирую Литу так, что она и не подойдёт больше к клумбе. Зато яблоки ваши будут целы.
Однако выдрессировать Литу мне так и не удалось.
В школе наступили каникулы, времени у меня было много, и я с утра уходила с Литой то в лес, то на школьный огород - он был окружён забором, к которому я и привязывала собаку. А вечером я приходила домой и привязывала Литу под верандой - до самой ночи, пока мы не шли в комнату спать. Спать на улице она ни за что не хотела. И вообще она не хотела - или не могла - ничему научиться: не носила поноску, не реагировала на команду "ко мне", а слова "нельзя" просто не признавала. Ходить с ней по улицам было сущим мученьем. Лита начинала идти слева, через минуту перебегала направо, потом обходила меня сзади, и я останавливалась, опутанная длинным ременным поводком.
А если я поводок укорачивала, то было ещё хуже: Лита так дёргалась, подвывала и рвалась, что хоть и вовсе на улицу не выходи.
Да что там команды или ходьба на поводке! Лита даже имени своего как следует не знала и откликалась на любую кличку.
- Жучка, Жучка, - кричала ей соседка. И Лита радостно бросалась на зов.
- Шарик, фью-ить, - свистел ей прохожий. И Лита, натянув поводок, волокла меня по улице.
Любимым развлечением моих одноклассниц стала игра в "злую собаку".
- А я вот твою хозяйку как стукну! - кричала моя подружка Зойка и замахивалась на меня палкой.
Лита сначала заинтересованно следила за движением палки над бедной моей головой, а потом с радостным выражением на усатой морде начинала прыгать вокруг Зойки и ластиться к ней.
Все вокруг помирали со смеху, а я с трудом сдерживала слезы.
И что самое интересное: я всё равно любила это бестолковое создание. Любила - и всё тут. Ведь это была моя собака, моя собственная, пусть глупая, но моя.
А время шло, и яблоки в саду Анны Андреевны из маленьких и зелёных стали крупными, жёлто-розовыми, и перепачканные физиономии соседских мальчишек всё чаще и чаще заглядывали к нам через забор. В их садиках росли точно такие же деревья, и зрели на них такие же жёлто-розовые яблоки.
Но их тянуло в чужие сады, и Анна Андреевна попросила меня не привязывать больше Литу.
- Бог с ними, с гладиолусами, - говорила она, - яблоки важнее, я повидла наварю, на всю зиму Юленьке будет...
У Литы началась счастливая жизнь. Целыми днями она могла бегать по садику, где ей заблагорассудится. Правда, любимым её занятием в это время было рытьё нелепых глубоких и узких ям под верандой.