И еще одно немаловажное обстоятельство. Мы наблюдаем процесс гуманитаризации естественного знания: например, проникновение в физику идей герменевтики или формирование биоэтики[8] науки о нравственной стороне жизнедеятельности, призванной перекинуть мост между точными и гуманитарными науками. Но даже сегодня многие естественники склонны отказывать гуманитаристике в праве быть идентифицированной в качестве науки. Со своей стороны, историческое сообщество (как, впрочем, и другие профессиональные группы) настороженно относится к проникновению на свое научное пространство представителей других отраслей знания, особенно естественных и точных наук. Внедрение в сферу исторического (и в целом гуманитарного) знания инструментария точных наук вызывает у ряда ученых опасения, что ценой обретения гуманитарными науками прикладного характера станет потеря ими гуманитарности.
Сегодня определение «новое» применяется почти ко всем направлениям исторического, антропологического и иного социогуманитарного знания. Оно превратилось в модную визитную карточку и неотъемлемый бренд исследовательского направления. Все это заставляет критически взглянуть на так называемые новые истории и другие отрасли гуманитарного знания, претендующие на «новизну». В частности, термин «новая история» еще в конце XIX начале ХХ в. активно использовали немецкий историк Карл Лампрехт (18561915) и французский философ и социолог Анри Берр (1863 1954). 19601970-е годы стали временем «реинкарнации» «новой истории» сначала в США, а затем во Франции, где ряд историков третьего поколения школы «Анналов» вернули это понятие в широкий научный оборот[9]. По мнению испанского историка Игнассио Олабарри, помимо школы «Анналов», определение «новая история» применимо к неомарксистской историографии, сформированной под сильным влиянием американской «социальной научной истории»; работам группы историков, сплотившихся вокруг британского журнала «Past and Present»[10], и немецкой «билефельдской школе» (Gessellschaftsgeschichte) [Олабарри, 2004].
Развитие современного знания демонстрирует две противоположные, на первый взгляд, тенденции. С одной стороны, возрастает специализация различных научных дисциплин и стремление к ликвидации внутридисциплинарной деривации. С другой стороны, очевидна уже упомянутая нацеленность на интеграцию с иными дисциплинами и стремление к новому научному синтезу. Наблюдающийся эпистемологический взрыв способствует выработке открытой для широкого использования (прежде всего, социогуманитарными дисциплинами) междисциплинарной «теории знания о Человеке» как некой «надметодологии», дающей возможность выходить за узкодисциплинарные рамки. Тем самым в рамках новой историографической культуры формируется новый тип рефлексивной истории. Кроме того, полидисциплинарность дает не только значительное расширение эпистемологических границ теории, но и возможность концептуализации характеристик исторического знания, полученного с помощью дискурса разных социогуманитарных дисциплин[11].
* * *Объектом исторического исследования выступает человек, природа и поведение которого разнообразны и могут быть рассмотрены в разных ракурсах. Более того, в современной философии историчность становится существенной характеристикой реальности как таковой. Ведь человек может быть понят только посредством изучения исторического процесса. В силу вышесказанного, воссоздание картины современного гуманитарного знания о человеке как субъекте исторического процесса предусматривает определенный набор исследовательских задач:
во-первых, описание основных теорий философии истории в контексте «человеческого измерения истории»;
во-вторых, прослеживание ведущих тенденций развития и взаимодействия исторической антропологии, исторической психологии, исторической социологии и других социальных и гуманитарных дисциплин;
в-третьих, реконструкцию основных направлений «новой исторической науки» с целью выявления общих принципов и возможностей интеграции. Тогда как в современной историографии больше внимания уделяется отличиям и новациям в подходах среди гуманитариев, нежели сходствам и преемственности их теоретических позиций и исследовательских практик.
Характер исследования определяет специфический методологический инструментарий, включающий: