Он с наместником над Востоком, вёл Укумари, скажет Владыке: чунчу и мýсу, он скажет, наши. Но он не скажет, что их не выучишь доброй жизни. Мы тут напрасно бились и гибли. Тропы, что сделаны, заросли уже; кровь от битв и сражений смылась дождями. Так что получится, будто не было нас вообще тут, в этих чащобах. Взяли мы пленных, редких животных А что наш Йáкак льстил этим чунчу, вещи дарил им, и не узнают Зря Йáкак льстил им. Чунчу ведь рядом: три дня пути до нас, до владений Великого Сына Солнца.
Да, буркнул Вáрак. Было нас десять два раза тысяч; нынче лишь сотни И непонятно: что это Йáкак чунчу задабривал? Чунчу вздумают, мы боимся их, и до нас за три дня дойдут
Раздались вопль и всплески. Пиками отбивали кого-то около мачты у анаконды
Вáрак лежал в трясучке. Вдруг налетели многие лодки, мелкие, вёрткие. Има-сýмак забилась в рубке под шкуры. Что за злодеи?! Жуткие! В ноздрях перья, в волосе перья! Крашены красным, листья на бёдрах! Воют, грозятся, тянут тетивы, стрелы пронзают плоть! Люди-инки хоронятся за щитами, сопротивляются. Два плота обросли туземцами и отстали За поворотом лес разрядился, небо открылось, заголубело. Области мýсу разом закончились. Начинался край чунчу Вырос посёлок хижин на сваях. Инка-по-милости, высадившись с подарками для вождей и старейшин, льстиво твердил им: «Дам вам одежду, дам топоры, дам чашки. Вы мне поможете, если вас призову, друзья?» Чунчу в юбках из трав танцевали в честь гостя и заверяли: «Друх! Тебе тоже друх!»
Начались перекаты Близ водопада, бросив плоты и высадясь, зашагали отрогами под пылающим Солнцем. Пахло каттлеями (орхидеями) травы были по пояс ящерки, змеи грелись на скалах птицы носились и верещали Ночью напали дикие с копьями. Укумари, десяцкий ростом под пальму, бился дубинками четырьмя одноврéменно Гнус откладывал в кожу яйца, воины мёрли в страшных нарывах. Но Има-сýмак никто не кусал. Никто.
Вскарабкались в плотный вязкий туман. Кустарники обдирали руки и ноги злыми шипами. Пленные кашляли и чихали, будучи голыми, только в юбках из трав да листьев; плюс они кладь несли. Ночи стали морозны. Днём обсыпáло градом и снегом либо пуржило; воины падали и недвижно лежали; дикая хныкала, что лицо её «щиплет» Раз шли вдоль бездны, и златоухий вождь инка-милостью Йáкак сбросил кого-то
На седловине были владения стылых мертвенных скал, над коими плыли кондоры и сверкал злой Солнце
За перевалом стало полегче, ибо спускались к тёплой долине с вьющейся речкой Вышли к дороге, возле которой в будках из камня им попадались изредка люди, вроде «гонцы» звались. Рать плелась строем рваным, усталым. Встретив животных с ношей на спинах (лам, род ламóидов), Има-сýмак дразнила их и швырялась камнями. Звери плевались, ибо обвыкли драться слюной, «выплёвывая в того, кто ближе, дабы попасть тому прямо в глаз». Оплёвана, Има-сýмак в испуге влезла на будку пары «гонцов» в тюрбанах. Вáрак прогнал её Ночевали в сараях либо на склонах, где поудобней.
Вдруг у дороги справа и слева выросли стены дикого камня. Это был город. В центре, на площади, где отряд путь кончил, высились здания под соломенной кровлей, все сплошь из камня и на платформах. Скоп златоухих в тонких одеждах был возле трона с царственным старцем. Йáкак воззвал к нему:
Титу Йáвар, всесильный, знатный правитель! Отпрыск божественных Трёх Пещер! Вернулись мы из чащоб Востока, где утвердили власть мудрых инков. Вот дар Востока!
Горбясь от страха, пленные подносили длинной колонной торбы с плодами, клетки с животными, сумки с перьями и мешки с изумрудами, но и с кокой, и с алкалоидными корнями.
Бликнули нити в косах наместника, золотые узоры на его мантии вспыхнули под полуденным Солнцем. Он отозвался голосом громким, хоть и скрипучим: Подвиги ваши радуют предков, подданных моего отца Йавар Вáкака, кто был царь Четырёх Сторон в незабвенные годы! Вы победители. Покорён Восток вашей храбростью! Отличившихся я пошлю к Дню Ясному5 для наград. Герои! Честь Трём Пещерам Паукар-тáмпу. Айау-хайли!
Все отвечали: «Хайли-ахайли!» Скатерть легла на площадь. Воины пили с местными инками, вспоминая сраженья.
В каменном доме стены с накидками на крючках, постель из шкур, крыша сплошь из соломы без потолка. Бьёт в узкие клиновидные окна Солнце Сунувшись в серый, грубый куль с дырами, бывший главной одеждой андских народов (попросту в робу), дикая сдвинула плотный складчатый полог перед собою Комната? По столбу в середине вьются вверх ленты; пол под циновкой; есть табуреты, ложе, посуда. Илльи, прекрасно! Прямо напротив тоже есть полог? Что за ним?.. В спальне, устланной ламьей шкурой, в глиняной миске ел кашу мальчик.