«Тело своё отколупывая, душа»
Тело своё отколупывая, душа
стоит, как солнечные часы
выходит разбойник, говорит «Ша!
вот отсюда в огнь полетишь, в пласты,
воздуха, сжатого в лёгкие, в
девицу, вынутую из тебя
сентября длинного каблуком,
как земли вывихнутая верста».
А душа всё в семечке смерть грызёт
и летит по дуге её шелуха,
и щербат её бессловесный рот
и длинна внутри, как вода, дуга
на плече у неё белый свист висит
и из глотки её в свет изблёван мёд.
И морозец ранний, как конь, болит
и от тела её почти ничего.
«там, где они всё читали стихи [а свет повторялся»
там, где они всё читали стихи [а свет повторялся
в узком тоннеле [зачёркнуто] в светлом фойе, в мокром зале
голос двоился и был универсум в молчанье
дымном и частом, как перемотки дрожанье]
свет разливался по вынутой слова копейки,
бёдра и рёбра её под собой различая,
вынутый рай будто пёс языком своим терпким
пятился снова обратно в земли бедной пятна
«Мёртвые нас победят, увеличив свои ряды»
Мёртвые нас победят, увеличив свои ряды
ступай осторожно потому что мы их следы,
ходоки под снегом, Престолы, что падая через свет
возглавят полки врагов своих остального нет
даже в остатке. Это плоть под стопой скрипит,
это всё, чем ты был, за тобою следит, горит
цитадель сороки, стрекочущей из земли
вырывай язык из ямы внутри воды,
что стоит, как смерть вокруг, головой трясёт
лошадиной в тебе и воскресших своих ведёт
сквозь тебя и взведя просветы ангелов, как курки,
выпивает всё, чтобы мёртвый здесь мог взойти.
«И вероятней меня воспоминанье о мне»
И вероятней меня воспоминанье о мне,
дырка в руке рыбака, света укус на стене
чья деревянна, как боль, вывернута высота,
как из сустава земли тени и их облака.
Всё очевидней, чем я, и больше разобранных букв
даже моя темнота или сверчка белый звук.
Нить неприметней, чем ткань, сшитая в небо ей,
непредставима и оттого слышней.
«Безусловен только снег, отсеченный белым светом»
Безусловен только снег, отсеченный белым светом,
как дракона голова вот и катится он между
иероглифов китайской вишни тише или ниже
на дыханья нити он здесь подвешен, а надышит
снега ножницы и вниз он летит за всё отвечен
белой ранкой, как порез, от себя теперь излечен.
«Стрекозы опечатка на сетчатке у глаза реки»
Стрекозы опечатка на сетчатке у глаза реки
руки тянет, чтобы вынуть гнилушку или звезду из воды
вырезать себе в зренья колосья, и горит и горит
опечатка стрекозья из склонённых, за жаждой, светил.
«И вот наступает момент, когда фотография пса начинает лаять»
И вот наступает момент, когда фотография пса начинает лаять,
подмигивает тебе в ответ затем пропадает
собака, остаётся бумага, чтобы её разгладить,
как шерсть или старость, а после сидеть и плакать,
становиться ангелом, то есть слепым и зрячим,
видеть все щели, где свет мы на тёмное время прячем.
Время ворочается, как негатив полыхает
на собачье спине, то к лицу прильнёт и оближет, а то отпрянет.
«Первая мировая закончилась через сотни»
Первая мировая закончилась через сотни