- Бедная Краснушка! Сон-то в руку! - сочувственно и сокрушенно покачала головкой черненькая Мушка.
- Подлая Арношка, аспид, злючка, противная! - исступленно зашептала Кира Дергунова, сверкая своими цыганскими глазами. - Ненавижу ее, всеми силами души ненавижу!
- Видишь, Маруся, - произнесла торжественно Таня Петровская, - я тебе правду сказала: лавровый венок - это непременно нуль в журнале!
- Да не плачь же, Краснушка, - добавила она, наклоняясь к девочке, ты же не виновата...
- Виноват только сон! - вмешалась Миля Корбина и тотчас же добавила печально и сочувственно: - Ах, душка, и зачем только ты видишь такие несчастные сны!
- Ах, Корбина, и зачем только вы так непроходимо глупы? - подскочила к ней, паясничая, Белка. - Ну разве сны зависят от воли человека?
- Они от Бога! - торжественно произнесла Петровская, поднимая кверху свои серьезные глаза.
Краснушка продолжала отчаянно рыдать у меня на плече. Вся ее худенькая фигурка трепетала как былинка.
Запольская никогда не плакала по пустякам. Это все знали и потому жалели ее особенно в этой глупой истории с Арно, потрясшей, казалось, все существо нервной девочки.
- Mesdam'очки! У нее истерика будет! - шепотом заявила Маня Иванова. Ах, Краснушка, что же это такое?
- Краснушечка! Маруся! Запольская, душка, плачь еще! Плачь громче, чтобы разболеться от слез хорошенько! - молила Миля Корбина, складывая на груди руки. - Если ты заболеешь и тебя отведут в лазарет, Maman узнает о несправедливости Пугача, и ее наверное выгонят!
- Полно вздор молоть, Корбина, - строго остановила я девочку, - как не стыдно говорить глупости! Маруся, - обратилась я к Запольской, - сейчас же перестань плакать... Слышишь? Сию минуту перестань... Ведь у тебя голова разболится...
- Пускай разболится! - проговорила, заикаясь, сквозь истерические всхлипывания, Краснушка. - Пускай я вся разболеюсь и умру и меня похоронят в Новодевичьем монастыре, как Ниночку Джаваху.
- Ах, как это будет хорошо! - неожиданно подхватила Миля. - Умри, конечно! Пожалуйста, умри, Краснушка! Подумай только: белое платье, как у невесты, белые цветы, белый гроб! И поют и плачут кругом... Все плачут: и Maman, и учителя, и чужие дамы, и мы все, все... А Арно не плачет... Она идет в стороне от нас... ее никто не хочет видеть... А когда тебя опустят в могилу, Maman подойдет к Арно и скажет нам, указывая на нее пальцем: "Смотрите на эту женщину! Она убийца бедной, маленькой, невинной Запольской! Она убийца... помните это все и изгоните ее из нашей тихой, дружеской семьи"... И Арношка упадет на край твоей могилы и будет плакать... плакать... плакать... Но воскресить тебя уже будет нельзя: мертвые не воскресают!
Последние слова Миля Корбина произнесла с особенным подъемом... Краснушка при этом заплакала еще сильнее, у многих из нас невольно навернулись слезы. Глупенькие, наивные девушки поддались влиянию Милкиной фантазии. Но сильный, грудной голос Варюши Чикуниной, внезапно прозвучавший за нами, мигом отрезвил нас.
- Перестать! Сейчас перестать! - строго прикрикнула Варюша. Запольская, не реви! Что это, в самом деле? "Седьмушки" вы, что ли? Ах, mesdames, mesdames, когда-то вы вырастете и будете умнее!
Варюша Чикунина была старше нас всех. Ей было около девятнадцати лет, и ее авторитет дружно признавался всеми.
При первых же звуках ее сильного голоса Краснушка подняла с крышки пюпитра свою рыженькую головку и произнесла, все еще всхлипывая:
- Я ей не прощу этого! Я ей отомщу... отомщу непременно!..
- Разумеется! - подхватила Миля. - Если уж нельзя умереть, так по крайней мере надо отомстить хорошенько!
- Mesdames! Mesdames! Maman в коридоре! Maman в коридоре! послышались тревожные голоса девочек, сидевших на первых скамейках подле двери. Все разом стихло, успокоилось как по волшебству. Настала такая тишина, что, казалось, можно было услыхать полет мухи.