- Нет у нас баньки, - огорчённо сказала девочка.
Кузька презрительно фыркнул, расстался наконец с веником и побежал, держась на всякий случай подальше от девочки, добежал до ванной комнаты и обернулся:
- Не хозяин, кто своего хозяйства не знает!
- Так ведь это ванна, а не банька, - уточнила Наташа.
- Что в лоб, что по лбу! - отозвался Кузька.
- Чего, чего? - не поняла девочка.
- Что об печь головой, что головою об печь - всё равно, всё едино! крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты.
А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль:
- Ну, что же ты меня не паришь?
Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника.
В ванну он лезть не захотел, сказал, что слишком велика, водяному впору. Наташа купала его прямо в раковине под краном с горячей водой. Такой горячей, что руки едва терпели, а Кузька знай себе покрикивал:
- А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки!
Раздеваться он не стал.
- Или мне делать нечего? - рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. - Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нём пуговиц столько, и все застёгнуты. Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Эдак всю жизнь раздевайся - одевайся, расстёгивайся - застёгивайся. У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается.
Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто.
Кузька, сидя в раковине, наблюдал, что из этого выйдет. Отмытые лапти оказались очень красивыми - жёлтые, блестящие, совсем как новые.
Лохматик восхитился и сунул под кран голову.
- Пожалуйста, закрой глаза покрепче, - попросила Наташа. - А то мыло тебя укусит.
- Пусть попробует! - проворчал Кузька и открыл глаза как можно шире.
Тут он заорал истошным голосом и напробовался мыла.
Наташа долго споласкивала его чистой водой, утешала и успокаивала.
Зато отмытые Кузькины волосы сверкали, как золото.
- Ну-ка, - сказала девочка, - полюбуйся на себя! - и протёрла зеркало чад раковиной.
Кузька полюбовался, утешился, одёрнул мокрую рубаху, поиграл кистями на мокром поясе, подбоченился и важно заявил:
- Ну что я за добрый молодец. Чудо! Загляденье, да и только! Настоящий молодец!
- Кто же ты, молодец или молодец? - не поняла Наташа.
Мокрый Кузька очень серьёзно объяснил девочке, что он сразу и добрый молодец и настоящий молодец.
- Значит, ты - добрый? - обрадовалась девочка.
- Очень добрый, - заявил Кузька. - Среди нас всякие бывают: и злые. и жадные. А я - добрый, все говорят.
- Кто все? Кто говорит?
В ответ Кузька начал загибать пальцы:
- В баньке я паренный? Паренный. Поенный? Поенный. Воды досыта нахлебался.
Кормленный? Нет. Так что ж ты меня спрашиваешь? Ты молодец, и я молодец, возьмём по ковриге за конец!
- Что, что? - переспросила девочка.
- Опять не понимаешь, - вздохнул Кузька. - Ну, ясно, сытый голодного не разумеет. Я, например, ужасно голодный. А ты?
Наташа без лишних разговоров завернула добра молодца в полотенце и быстро понесла на кухню.
По дороге Кузька шепнул ей на ухо:
- Я таки наподдал ему как следует, этому мылу твоему. Как жваркну его, как дряпну - больше не будет свориться.
ОЛЕЛЮШЕЧКИ
Наташа усадила мокрого Кузьку на батарею. Рядом лапти положила, пускай тоже сохнут. Если у человека мокрая обувь, он простудится.
Кузька совсем перестал бояться.