Нет, вот этот голубенький блокнотик!
Где???
Да вот же на столе возле тебя!
Этот? Лгун, там лишь записываешь непонятные сумасшедшие стишки, а про меня там ни слова!
Ну, что ты невнимательна!
И она стала листать блокнот и обнаружила карандашные рисунки, на одном был прорисован глаз полуприкрытый веком, зрачок продетый месяцем, на другом была дверца от автомобиля, на третьем ключи и диск Солнца, на четвертом был детский рисунок, папа, мама и «я», там были человечки на кривых ножках, у папы волос не было, у мамы было три волосины, а у ребенка круглая соска.
Ты совершенный безумец, ты знаешь об этом?
Нет, не знаю!
Ты лжец, каких свет не видывал.
Через неделю ты будешь думать по-другому, поэтому это совершенно неважно.
Её тронули рисунки, было видно, как слегка задрожали её руки, глаза сперва подернулись лихорадочным блеском, но затем увлажнились. Она будто впитывала змеиной кожей эти рисунки, его слова звучали привычно, но рисунки нет, и вот теперь было определенно видно, что механизм сработал наверняка, и процесс преодолел первую фазу. Лил сверкнула на него глазами, изучающе и неподвластно, а Гуми как угорь, уже будто вальяжный угорь, подетый жирком, лишь слегка виновато улыбнулся и развел руками, будто это так обыденно, что и слов не подобрать. Она вдруг сделалась серьезной, и засобиралась куда-то.
Ты куда?
Никуда.
А зачем тебе сумка?
Я не знаю, растерялась Лилит.
Ну, иди сюда, он подошел к ней и нежно притянул к себе, глаза её зияли невыразимым вопросом.
Я знаю, знаю, он обнял её, не нужно ничего говорить.
Я почитаю тебе Гоцци, хочешь? Хочешь горячего шоколада с тонкими ломтиками сыра?
Да, да, закивала Лилит, я хочу горячего шоколада с сыром.
Ну, вот видишь, все не так страшно, правда?
Да, все не так страшно, и она захотела поцеловать его, как раньше, как много лет назад.
Гуми, я ЛЮБЛЮ тебя, я любила тебя
Я знаю, знаю, дуреха
Дурёха?.. аха-ха-хпх.. какая я тебе дурёха, и она набросилась на него с поцелуями, стала судорожно расстегивать воротник, срывать с него рубашку и брюки.
Да, подожди, подожди Лил, а горячий шоколад?
К черту шоколад и сыр, я хочу тебя сейчас же, сию минуту!
И Гумбольт не без труда подхватил её, чтобы отнести на кровать, потому как справиться с ней не представлялось уже возможным. Для Лил секс был нормальной реакцией на стресс, она не задумывалась об этом, этим было сложно управлять, однако, если удавалось затронуть нужные внутренние рычаги, Лилит превращалась в дикую пантеру и её уже было не остановить, хотя это и редко случалось. В основном все было под вуалью игры и расчетливого флирта, в этот раз её прорвало не на шутку.
30.08.2017Безумные трюки
В небе парят зонты! На голубом небе зонты, это будто зебра радуги из монохрома превратилась в цветной зонтопад, она теперь другая; самое интересное, что она ни сколь не меняется, все также вяжет носки крючком и не пьет содовую, все также постоянна в невесомости своего парения, и все так же не верит не единому моему слову, она никогда мне не доверяла, и я с этим смирился, ее недоверие это такая благодать, о которой и помыслить категорично бессмысленно, и между тем она понимает меня, как никого лучше.
Лил, твое равнодушие человечное подобно философскому камню, его можно грызть веками и не доискаться до сути!
И как ты это вывел, верно знаток человеческой души в обсерватории моллюсков и панцирей, морских ежей и каракатиц! эксцентрично она подводит.
Мне его не хватает! Лилит, мне не хватает его, твоего равнодушия! Это бальзам и эликсир.
Ты с ума сошел, кто к тебе равнодушен, смутьян? Ты опять выдумал весь пароксизм бытия и пытаешься спастись, может быть?
Вот! Да-а, только от кого спасаться?
Вот именно, дорогой, от кого спасаться? Все спасены, Лил крадется теперь, если бы она перемещалась как балерина было бы занятней, но ей не чужда именно кошачья грация? О, боже нет, Лил это робот, она имитирует движения робота. И ей можно позавидовать, ее артистизму, вывернуть наизнанку, к примеру, руку или зонтик с рукой.
Ты забияка, и невыносимый притворщик, я не верю ни единому твоему слову, вот примерно так она и заявляет мне, из года в год, и делает это маниакально без какого-либо пафоса или подобострастия; будто снимает кожуру с апельсина.