Слушаю, ванакт, слушаю.
Голова поникла, длинные руки свесились. Сейчас снова брякнется!
Хотел тебя в-воспеть, а ты все ходишь где-то, ходишь
И не поймешь шутит или нет. По-моему, шутит. Или попросту издевается.
Агамемнона воспой, не выдержал я. Он это любит!
Любит, покорно кивнула пьяная голова. Я и его могу! «Брани и мужа пою, Агамемнона, сына Атрея, славного битвами воина, сильнейшего всех браноносца»
Эриний икнул, попытался махнуть рукой, качнулся.
Усидел.
Да только у него, я слыхал, уже трое. Воспевают. Куда мне! Я лучше тебя это воспою.
Я представил, как все это выглядит со стороны. Ванакт Диомед, повелитель Аргоса, Тиринфа, Трезен и Лерны, второй воевода Великого Войска, точит лясы с каким-то пьяницей. И когда! Перед самым походом!..
Вместо того чтобы напиться самому. Но тут промашка. Не пью. Вина, по крайней мере. А если и пью, то все-таки не так.
Винопийца ты, Эриний, наставительно заметил я. И человек псообразный.
Это хорошо, согласился винопийца. Красиво звучит. Сам придумал, ванакт?
Придумал, конечно, не я. Эриний явно не из Аргоса, иначе знал бы эту старую игру обругать, но так, чтобы «красиво звучало». Потому и говорят, что аргивянам не нужно бритвы языком обреются.
Я, конечно, не аргивянин. Не аргивянин, не этолиец.
Чужак!
Чужак, подхвативший пурпурный плащ, упавший с плеч полубезумного убийцы. Чужак, который не может сделать даже шагу без охраны
Я заставил себя не думать.
Хватит!
Атриду, законному владыке микенскому, не легче. И Менелаю. И Нестору. У каждого охрана. У каждого смерть за спиной. Да и раньше надо было думать, раньше! Еще в Калидоне, когда Амфилох привез алебастровую табличку с шестью печатями, а я все еще мог выбирать. Если бы я остался в Этолии. Если бы согласился править в Калидоне Козьем
Хотя кто знает? Может, случись такое, я тоже собирал бы сейчас войско. Превеликое воинство лохматых козопасов на дюжине кораблей о шести веслах каждый. Как Любимчик. И был бы не вторым воеводой, а третьим гекветом[9] запасной обозной стражи
И все равно плохо спал бы по ночам! И все равно охотились бы за мной, точили хеттийские кинжалы. Каменный трон Аргоса, нетесаная скамья, покрытая бараньей шкурой, в калидонском дворце
Власть!
Все равно найдется тот, кто захочет сесть повыше, как раз на баранью шкуру, на золоченый трон
Ну так как, ванакт, будем, это воспеваться?
Пьяная рожа пододвинулась, дохнула перегаром. Я задержал дыхание.
Отодвинулась. Хвала богам!
Стражу кликнуть? Чтоб искупали обормота да у костра высушили? Так этакого в море окунать Амфитрида обидится.
Воспевай! вздохнул я. Как бишь там? «Славу, богиня, воспой Диомеда Тидеева сына, мужа, воительством славного, первого средь браноносцев»
Внезапно он хихикнул. Понравилось?
И ты, ванакт, хотел бы, чтобы о тебе такое пели? Так ведь не будут петь. Скучно!
Странно, его голос внезапно показался куда более трезвым, чем вид!
Я встал, вновь подошел к самому берегу, подождал, пока вода чуть коснется сандалий, оглянулся. Огонек! Маленький, еле заметный, словно кто-то зажег светильник на самом гребне волны. Еще один, еще!
Как тогда, когда мы пошли охотиться за гидрой
Ты плавал по морю, Эриний? Говорят, ночью весла светятся
Иногда, ванакт. А если буря, то светятся даже мачты.
Я невольно вздрогнул. Великие боги! Ночью плавать еще не доводилось. Только на рассвете, когда мы с дядей Эгиалеем переправлялись через Калидонский залив. Тогда стоял туман Нет, я, конечно, не боялся. Ну а ежели и побаивался, то не очень.
(Или это мне сейчас так кажется?)
Говорят, люди делятся на тех, кто жив, кто мертв, и тех, кто плывет по морю?
А тех, кто плывет, отделяет от Аида только толщина доски, охотно отозвался он.
Странно, псообразный винопийца явно трезвел. Ага, вот и за кифару взялся. Ну, сейчас воспоет!
Кифара долго не хотела вылезать из сумки. Наконец звякнула струна, затем другая.
Твое войско впервые выходит в море, ванакт? Теперь ясно, о чем придется петь. Слыхал такую?
Струны вновь звякнули. Нет, уже не звякнули запели, чисто, красиво. Вот Дий Подземный! Ведь может, пьяница!
Пойми, кто может, буйную дурь ветров!
Валы катятся этот отсюда, тот
Оттуда В их мятежной свалке
Носимся мы с кораблем смоленым.
Зачем страшиться моря? Как морок злой,
Пройдет морозный холод предутренний,
Нам бы на борт взойти скорее
В руки кормило, подпоры вырвать.
И от причала прочь повернуть корабль
Навстречу ветру. С легкой душой тогда
Мы предавались бы веселью,
То-то бы пить и гулять на славу!
Струна нерешительно застонала Умолкла