— Сатана хочет подвергнуть нас испытанию, — сказала она. — И те, кто умер, не замолив своих грехов, по его приказу должны встать из могил.
Ее спокойствие произвело впечатление. Но его было недостаточно, чтобы перебороть темноту и неуверенность, которые подобно туману легли на усадьбу.
Несмотря на грозные предсказания и знамения, пришло и прошло время солнцестояния, а волк Фенрир не поглотил Солнца. И Луна всходила на небесах каждую ночь, а волк не смог ничего ей сделать, только однажды оставил на ней след своих зубов.
Но как только люди узнали о том, что в долину пришла болезнь, колдунья стала говорить, что это месть богов. И такого безграничного страха и ужаса, распространившихся по окрестностям, не было на памяти людей.
После Рождества наступило время, когда Эльвир вместе с другими бондами собрались в Мэрине.
Сигрид было страшно.
Если они станут приносить жертвы, то, как поступит король, узнав об этом? Но ее грыз и другой страх, крепко засевший в ней: она вспомнила устрашающие изображения богов и, несмотря на все, что говорили Эльвир и священник Энунд, думала: а может быть, вдруг…
Эльвир вернулся из Мэрина раньше, чем она ожидала.
Да, ответил он, когда Сигрид спросила его о жертвоприношениях.
И она сама не понимала, ужаснуло ли это или облегчило ее душу.
— Я советовал им отказаться от этого, — добавил он. — Если король проведает, то никакой милости им ожидать не следует. И когда никто не пожелал слушать меня, я уехал домой.
Прошло немного времени, и от короля пришло послание, в котором он выразил желание поговорить с бондами.
Эльвир сказал: пусть едут те, кто приносил жертву. Ему с королем разговаривать не о чем.
Но они приехали в Эгга, один за другим, и, наконец, собрались здесь, все, кто совершал жертвоприношение. Приехал Бьёрн из Саурсхауга, Хакон из Олвесхауга, Орм из Хустада и Блотульв из Гьёврана; люди с севера и из усадеб по другую сторону фьорда. И все упрашивали Эльвира поехать к конунгу и поговорить от их имени. Они утверждали, что он лучше всех умеет говорить. И, кроме того, поездка для него будет безопасной, поскольку сам он не принимал участия в жертвоприношении.
Эльвир сдался и поплыл в Нидарос.
Настроение у него было мрачное, когда он вернулся домой к бондам, собравшимся, чтобы узнать, как прошла поездка, он ответил коротко и твердо:
— Олав сказал, что знает о жертвоприношении и не помилует никого.
Но в конце беседы он сдался. Однако Эльвир вынужден был поклясться своей жизнью, что больше жертвоприношений в Мэрине не будет.
— Мне кажется, — сказал Эльвир, — нам больше не следует собираться в Мэрине, пока все не утихнет.
— И это говоришь ты! — сказал Бьёрн из Саурсхауга. — Весной твоя очередь совершать жертвоприношение.
Почти все рассмеялись, больше от облегчения, что их снова миновал гнев короля. Серьезным оставался только Эльвир.
— Я не намерен отказывать в гостеприимстве своим друзьям, — сказал он, — тем, кто, не жалея, делится со мной едой и медом. Но если я буду устраивать пир, то должен попросить вас заранее дать клятву, что жертвоприношения не будет.
Бонды обещали.
Они были едины в том, что должны снова собраться вместе в Мэрине, так как место расположено удобно и дома в нем большие. Но они должны приехать туда до времени жертвоприношения, чтобы избежать подозрений конунга.
Эльвир рассказал и о том, что у конунга есть в их округе свой человек, который действует в собственных интересах.
Никто не упомянул имени управляющего Таральде, но все подумали о нем. Первым заговорил Хакон из Олвесхауга:
— Нам следует рассказать всем в округе, что мы знаем о человеке короля, — сказал он. — Тогда тот, кто это делает, поумнеет и в следующий раз поостережется.
Совет всем понравился.