Но братья заржали над ним самым неизысканным образом.
Хотя твои слова и не лишены смысла, закончила свою мысль графиня-мать. Уильям?
Ролландстона она спросила большей частью для приличия, второй брат слыл в семье молчуном. И не ошиблась.
Я согласен с Патриком, отвечал тот. У меня в Крайтоне тихо, но мы ведь близко к столице.
А ты что скажешь, Джон?
Джону Хепберну было пятнадцать, когда погиб старший брат, с того же года Джон номинально был назначен главой Брихинской епархии, чему поспособствовал теперь уже бывший зять, граф Ангус. Но де факто ему только в будущем году предстояло заступить на должность, пока же он проводил время то с братом, в Хермитейдже, где превосходно совмещал карательные рейды по долине и молитвы в старинной норманнской часовне, то с матерью, в Хейлсе, где уделял значительно больше времени богословским занятиям.
Из Брихинского епископа получился бы отличный приграничный налетчик, да первый граф Босуэлл решил по-иному в каждом поколении должен быть хоть один приличный малый, служитель церкви. Джон уродился куда больше Гордон, чем Хепберн, по сравнению с единоутробными, и куда больше Стюарт, чем Гордон светловолосый и сероглазый. Младшему всего не хватило: роста, силы, веса, громогласности, любой из братьев мог шутя поднять его над головой одной рукою. Но оба-два остерегались злить его попусту, демонстрируя собственное физическое превосходство, поскольку Джон был и ловчее, и много хитрее их обоих, вместе взятых. В драке на палашах он брал изворотливостью, но не силой удара, на латыни говорил, как первейшие отцы церкви, и, единственный из троих, выглядел, как лорд. И не было у него даже в характере ни малейшего сходства с приором Сент-Эндрюса, в честь которого он, собственно, был и окрещен, а выражалась общая кровь только в качестве яда, пропитавшего темные извивы души.
Джон Хепберн изящное телосложение, медоточивый голос, обаятельнейшие манеры и железная рука в латной перчатке. Впрочем, епископы-воины в семье были не внове, вспомнить хотя бы добрейшего дядюшку Джорджа, епископа Островов, павшего на Флоддене возле Адама Младший порой пугал саму старую графиню и гибкостью ума, и глубоким цинизмом своих суждений. Вот у такого-то сына она и спросила последнего совета.
Мальчику двенадцать, если не ошибаюсь, заговорил тот, то были очень мелодичные и отточенные слова, но звучали они без капли эмоции. Не знаю, чему учил его дед, но не вижу смысла сейчас забирать его из колледжа. Чему он научится в Долине в компании моих драгоценных братьев?
Гиганты заухмылялись.
Пьянствовать да баловаться с дочерьми фермеров продолжил милорд Джон, но Болтон перебил его.
А что, самое время! но мать махнула на него рукой, желая выслушать своего епископа до конца.
Пусть учится дальше, его место в колледже, а после, я полагаю, при дворе. Пока король юн, Патрику легче будет войти к нему в доверие. Юность ценное время, особенно, когда она разделена с государем.
Возможность отправить Патрика к матери, леди Максвелл, в Западную марку, Маргарет Хепберн не рассматривала даже в мыслях.
Хорошо, продолжала графиня. Кто поедет туда к нему? Патрик?
Я?! возмутился Болтон. Ни за что! Мне и здесь есть, чем заняться.
Почему-то не сомневалась в твоем ответе Уилл?
Но братья переглянулись и оба указали на младшего:
По-моему, Джонни как раз нечего делать в последнее время! резюмировал Болтон. Все равно ж ему ехать в Брихин рано или поздно. А Сент-Эндрюс некоторым образом эээ
По дороге?! Хорошо-о-о, обозлился двадцатисемилетний Брихинский епископ. Черти б вас взяли совсем!
И, кстати, леди-мать, вдруг сообщил Болтон, которого на первый взгляд трудно было заподозрить в дальновидности. Джону надо было ехать еще позавчера. Потому что ведь епископ Морэй тоже станет ломиться в Сент-Эндрюс к нашему графу
Уильям при упоминании Морэя выругался, Джон криво усмехнулся, старая графиня возвела глаза горе.
Джон загнал двух коней, но успел в Сент-Эндрюс раньше кузена. Патрика Хепберна Бинстонского, епископа Морэя, следовало опередить любой ценой. Бинстоны, ветвь Хепбернов, отошедшая от семьи век назад, были в целом людьми приличными, но обладали всеми присущими фамилии особенностями характера: гневливостью, отвагой, бурлением страстей и женолюбием. Вот последними двумя качествами епископ Морэй и выделялся даже среди родни. Он перессорился, с кем только мог, в своем приходе. Он пил, как лорд, а ругался, как десять пьяных рейдеров. В нем было весу с гаком двести фунтов, которые он любовно упаковывал в фиолетовый атлас сутаны. В роскошестве нарядов ему не было равных. Он мог позволить себе прийти на службу во хмелю и, покачиваясь, честить прихожан, обещая им муки вечные. Прихожане платили ему взаимной любовью, и самое мягкое из данных ими епископу прозвищ было «жирный пьяница», а самое точное «повелитель шлюх». О его пяти любовницах и четырнадцати бастардах ходили скандальнейшие рассказы, и, уж безусловно, он не являлся тем опекуном, который был нужен сейчас юному графу.