Расстроенная, Агнесс оставила мальчика на руках у Мэри МакГиллан, вышла в сад вместе с приором, осыпая его упреками, моля, требуя, заклиная вернуть ей сына.
Старый Джон смотрел на нее с грустью, но непреклонно. Вот эта верная сталь во взгляде отмечала всю хепбернскую породу, с горечью думала Агнесс, вот и у Адама было то же самое
Дочь моя, я дал слово, и Патрик вырастет у меня.
Слово, данное племяннице, значит для вас больше, чем горе матери? спросила Агнесс. Вы милосердны, святой отец, как я погляжу Она всего лишь мать моего мужа, а я его родила, и хочу, чтоб рос рядом со мной, учился говорить, обнимал меня и голос ее прервался в слезы. Он уже не узнает меня, мой первенец, и это вы во всем виноваты, вы!
Приор переждал, пока она немного успокоится:
Ты ложно понимаешь милосердие, дочь моя, оно не заключается в глупости и в материнском эгоизме. Я не слишком люблю вдову моего племянника, Маргарет Гордон, но она права. Дитя при молодой вдове, наследник огромных земель и стольких титулов лорд Крайтона, Хейлса и Хермитейджа, он не будет в безопасности даже в отчем доме Кроме того, ты можешь выйти замуж.
Я не хочу замуж.
Но выйдешь. Ребенок может прийтись не по вкусу твоему новому мужу, словом посмотри на эти стены, приор указал на угрюмые башни Сент-Эндрюса. Он вырастет здесь и вернется в свои земли мужчиной.
Агнесс тихо заплакала.
Но ты можешь приезжать к нему, дочь моя так часто, как только захочешь, сказал старый приор, и глаза его прятали усмешку. Паломничества в церковь от века служили женщинам прикрытием для чувств, куда менее святых, чем материнская любовь
О скалы под замком Сент-Эндрюс мерно билось седое северное море.
Через полгода Агнесс Хепберн, урожденная Стюарт, вышла замуж за лорда Александра Хоума, Хранителя Восточной Марки и казначея Шотландии, и в новом году родила дочь.
Герб Джона Хепберна, приора, Сент-Эндрюс, Шотландия
Шотландия, Файф, Сент-Эндрюс, 1522 1527
Парень был похож на птенца взлохмаченного, шустрого, голодного он сидел на яблоне, дожевывал яблоко и болтал в воздухе голенастыми тонкими ножками.
Эй! крикнул Патрик. Эй, ты! Кто ты такой и что тебе надо в саду моего деда?
Хорошенькое дело, отозвался незнакомец, у священников уже внуки завелись
Ну, допустим, он мне не настоящий дед, а двоюродный, но тебе-то какое дело? Живо слезай с яблони!
А чего это ты раскомандовался?
Я Босуэлл! объяснил Патрик, но это не произвело на незнакомца ожидаемого впечатления.
Ну, и что? спросил он, по-прежнему болтая ногами над головой графа. А я, положим, Хей. Хаулетт Хей.
Это утверждение прозвучало не легче, чем «я король».
Что еще за Хей?
Йестерский Хей из Твиддейла, уточнил мальчишка. Хаулетт из Хаулетт-холлоу. Ну, и что ты за Босуэлл, если не знаешь?
Что-то такое, услышанное от Йана МакГиллана среди старых сказок, мелькнуло в памяти Патрика. Хаулетт-холлоу, Совиная лощина, была чудным местом среди топей Мидлотиана, а Йестерский замок так и вообще помогали строить гоблины, это известно всем. Парень и впрямь выглядел странно, теперь, когда перестал жевать и глаза холодные, и взгляд не тот, что должен быть у доброго католика.
Так ты дикая тварь с болот?
Сам ты дикая тварь с болот, вежливо отвечал пришелец, и говно свинячье.
Патрик прищурился:
А вот спускайся и поговорим
Драться станешь? спросил тот, покачиваясь на ветке.
Ага, согласился удивленный граф.
И удивился еще больше, услыхав в ответ:
Ну и дурак
В итоге они с Рональдом Хаулеттом Хеем дрались лет до четырнадцати на кулаках, палками и на палашах уже потом больше в шутку и чтобы повозиться, так как к тому возрасту Патрик вымахал в свои фамильные шесть с лишним футов и состязаться с малорослым Хеем было бессмысленно даже из-за разницы в длине рук, хотя Рон обставлял и его на увертливость. А в тот раз положение дел скрасило появление самого приора. Старый Джон задрал голову вверх и привычно разглядел птенца на ветке.
Ты бы мог спросить меня, Рональд, укорил священник мальчишку.
Ворованное вкусней, возразил голенастый пришелец.
Истинный Хей! пробормотал почти про себя Джон Хепберн. Плоть от плоти шотландского рейдерства спускайся, дитя, пообедаем.