О, сколько, сколько небеса одни
Воспоминаний в глубине вмещают!
Прислушаешься - кажется, они
Нам шепчут что-то, что-то сообщают:
"Мы небеса, друзья цветов и рек,
Мы обнимаем горы и ложбины,
И нас уносит в сердце человек
В края изгнанья, горя и чужбины.
Четырежды столетья протекли,
Но никакими не затмить веками
Тех лет, где наш великий Физули
В далекой дали оставался с нами.
Он в тесных кельях
Много пролил слез
Под тяжким небосводом халифата,
Но сквозь невзгоды долгие
Пронес
Сиянье наше бережно и свято.
Он обнимал нас
Всей своей душой,
Он бредил нами - родиной и кровом.
Забывшись вечным сном,
В дали чужой
За далью даль
Он покоряет словом...
* * *
Словно светлая страница,
Даль столетий ожила
Шемахинская царица
В сказку Пушкина пришла.
Горный край в осенней неге
Всеми красками горит.
Не орел кружится в небе
Гений Пушкина парит!..
Он слагал стихи Кавказу,
Он читал ему стихи.
Вспомнив Пушкина,
Я сразу
Вспоминаю Сабухи...
Дали кровью истекали,
Враждовали в вечной мгле.
В мрачный век
Друзьями стали
Два поэта на земле.
Но один погиб до срока...
Я другой над павшим встал,
И от имени Востока
Боль и гнев вложил в дастан...
И Лермонтова приютил Кавказ,
В его изгнанье
И печали странствий...
Он с Сабухи беседовал не раз,
Он изучал язык азербайджанский,
Он знал, что для Востока наш язык
Был то же, что французский для Европы.
Он всей душой к земле моей приник.
И родники любил ее, и тропы.
Он не погиб на склоне Машука,
Он светит нам,
Как Эльбрус белоснежный.
Безбрежна и бездонно глубока
Живая даль
Души его мятежной!
* * *
Поэт, с тобою далью дальней
Мы шли... В душе моей - любовь.
Но есть, но есть, поэт, одна в ней
Незаживающая боль!
Смотри, подобная герою,
Мугань под солнечным лучом,
И опоясана Курою
Она - сверкающим мечом.
Смотри, - раздолья перед нами
Цветут, как рукотворный рай...
Какими б я не шел краями,
Всегда я вижу этот край!
Я эту даль - ее ль забудешь?!
В любую даль с собой беру.
Как Волгу-матушку ты любишь,
Так я люблю мою Куру...
И здесь не только дышат цветом.
Весны, прекрасной, как везде,
И здесь бывает так, что летом
Земля тоскует о дожде.
И высыхает все от зноя,
И реки замедляют бег.
И здесь бывает, что зимою
Не укрывает землю снег.
Не зря бытует поговорка
В старинной этой стороне:
"Зимою не поплачешь горько
Не посмеешься по весне".
* * *
Что нам делать, поэт мой,
Что нам делать, поэт,
Если за далью светлой
Дали, поэт мой, нет?!
- Разве кончаются дали?
Слышу я голос твой...
Чье это там рыданье,
Чей неутешный вой?
Эта - граница дали,
Это встречает нас
Возгласами печали,
Волнами слез Аракс...
Аракс обезумевший,
Мудрый Аракс,
Светлы для меня
Твои мутные воды,
Волнуйся и плач,
Продолжай свой рассказ.
Свой сказ, уводящий в далекие годы...
Мне горло сжимает
Злая печаль,
И сердце готово мое разорваться,
Мне кажется:
Здесь вот кончается даль,
И далью не сможет даль отозваться.
Нет, не кончается эта земля!
Нет, продолжаются звезды и солнце!
Араке изгибается, дали деля,
Но в нем нераздельное небо несется.
Шахдаг к Савалану взывает,
Он тих.
Душа моя даль окликает
Напрасно.
О, сколько сестер
И братьев моих
На том
Берегу
Аракса!
И снова Тавриз одевается мглой,
Когда же, когда его утро наступит?!
Я вижу, как там
Паренек молодой
Под дулом винтовки идет, как преступник.
Его преступление только лишь в том,
Что он неразлучен с мечтой о свободе,
Поэтому взят он
Жандармом тайком,
И должен расстрелян он быть
На восходе...
Пусть человек встает,
А не падает,
если заря занимается.
Пусть ожидание дня
Его радует,
если заря занимается.
Пусть просыпаются
Нивы зеленые,
если заря занимается.