Вячеслав Кислицын - Караваны идут по пустыне. Книга стихов стр 7.

Последний срок придёт однажды
и каплей упадет
в песок,
и тело высохнет от жажды,
любви
порвётся лоскуток.
И встанут ходики на стенке,
и ты поверишь 
Бог един,
согнёшь уставшие коленки
в конце концов конечных длин.
Но впереди ещё отрезок,
на нём теряются следы,
как неоформленный довесок,
как пепел рухнувшей звезды.
Там силуэты все размыты,
там пыль прибита вдоль дорог,
и там стоит твоё корыто,
в нём всё,
что ты ещё не смог.

В часах меняя батарейку,
лелеешь ты свою мечту,
она, похожая на змейку,
петляет хитрую версту.

Закрыт давно аэропорт «Пуксинка»
в краю лесов, болот и лагерей.
В душе, по сердцу катится дождинка
под колокольный звон монастырей.
Здесь дует ветер в брошенные трубы
и песни о лихой судьбе поёт,
а в том июле дождь стучал о губы,
я ждал в дождях пропавший самолёт.

Три дня назад как прохудились тучи
и небо превратилось в решето
за взлётной полосой сосняк дремучий,
собачий лай и окрики постов.
А я свободный, человек свободный,
открыты все дороги и пути,
но дождь из неба мокрый и холодный
прижал к земле, и некуда идти.

Мне показалось, замерло движенье,
и где-то грохнул гром над головой,
и вот оно, земное притяженье
за мной пришёл с овчарками конвой.
И захотелось, захотелось в небо,
туда, куда не ходят поезда,
туда, где вместе бродят быль и небыль,
хоть на минуту или навсегда.

Но самолёт пришёл вне расписанья,
в метеосводках прорубив окно,
конвой остался в зале ожиданья,
посты остались где-то за бортом.

Давно закрыт аэропорт «Пуксинка»
и пристань, где встречали корабли,
в душе, по сердцу катится дождинкой
забытый богом лоскуток земли

А Богданович*  не Багдад.
«Рено»  не русский танк «Армата».
На ленте серых автострад
шансон в ушах, в уме  граната
французская «Вдова Клико»
системы той, которой нужно,
непринуждённо и легко
звучит движок слегка натужно.

Зазеленелся хвойный лес,
добавив нежности берёзы,
открытой синевой небес
звучат французские вопросы:
Шарше ля фам. Бонжур, мадам!
Я к Вам приехал отобедать.
На свалку выброшен весь хлам:
Кто виноват и что с ним делать?

На Троицу смягчился май,
уже попутно дуют ветры.
Намаялась? Иди, встречай,
пусть в пробках сжались километры.
Таможня взяток не берёт,
и за державу не обидно
За переездом поворот,
где силуэт знакомый видно.

Когда шеренга из друзей всё реже
И кто-то встал в последний свой патруль,
Я ощущаю дней минувших скрежет,
Как будто бы стою под градом пуль.
Но командир зовёт пойти в атаку,
И барабаны выбивают дробь,
А кто-то хитрый приготовил плаху.
И беспощадней на душе озноб.

Палач уже колпак свой примеряет,
И приговор летит из-под пера,
Дышать свободно воротник мешает.
Горит огнём заточка топора.
А в небо снова выползло светило,
Чтоб попытаться этот мир согреть,
Но как-то всё уже вокруг остыло,
И в пачке больше нету сигарет.

Приятных снов и сновидений
Свеча твоя горит в ночи.
Уходят тени приведений-
У них отсутствуют ключи.
И под холодною луною,
В слезах её холодных луж,
Приходит что-то неземное:
Ни чёрт, ни бес, ни бог, ни муж.
Он замирает, бессловесный,
Где вы вдвоём в твоей тиши,
Там мир вокруг ужасно тесный,
На острие его души.

И в ноябре мы греемся от марта,
Опять горят в окне огни Монмартра,
А там гуляют кошки Петербурга,
И где-то там моя блуждает мурка.

Люблю послушать во дворе «тальянку»,
Хлебнув слегка для счастья валерьянку.
А Пляс-Пигаль к затеям не суров,
Там не бывало мартовских котов.

В кармане фантик, серебристый «Вискас»,
Ну, где ты ходишь-бродишь, моя киска?
И почему меня к тебе влечёт?
Ноябрь в окне, но мартом дышит кот!