Надо заметить, что обвинение в контрреволюционной пропаганде и агитации чаще всего основывалось на действительно имевших место фактах, которые оценивались тогда в соответствии с положениями статьи 5810 как преступные антисоветские проявления. Не подлежит сомнению, что обывательские суждения о неготовности Красной армии к войне, не говоря уже о распространении панических слухов об отступлении или полном разгроме наших войск, наносили серьезный вред боеготовности частей и подразделений. Другое дело, когда разговоры и высказывания соответствовали действительности, и не имелось никаких оснований относить их к преступным проявлениям. Или когда следователи фабриковали содержательную часть этого состава преступления, что тоже происходило нередко. Об этом подробнее в следующих главах.
Приведем одно из высказываний, соответствовавших реальности:
Как же так, пели «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим», а теперь сдаем врагу свои города?
За эти слова из «Марша советских танкистов», выбитые на фасаде здания Пограничной академии ФСБ России на Ленинградском проспекте, пострадало немало красноармейцев. Как и за следующее правдивое утверждение: «Все лучшие силы перед войной уничтожены, а теперь войсками руководят неопытные командиры».
Архивные документы свидетельствуют о том, что в 1941 году многие бойцы и командиры действительно сомневались в том, что немцев можно победить. Об этом же говорили и политработники, призванные поддерживать их моральный дух. Так, заместитель начальника 3-го Управления ВМФ СССР дивизионный комиссар Бударев 11 декабря 1941 года направил члену Военного Совета Ленинградского фронта адмиралу Исакову секретное сообщение, в котором, в частности, указывалось: «Среди отдельных лиц командно-политического состава частей и подразделений флота за последнее время отмечены факты пораженческих настроений Военком тральщика 124 политрук Ахрамович (призван из запаса) говорит: «Я боюсь, что наши не выдержат удара немцев. Из этой войны ничего хорошего не выйдет, мы напрасно воюем, т. к. победить немцев мы все равно не сможем» Старшина 57 авиаполка Никитин в присутствии личного состава по вопросу временного занятия противником ряда наших городов говорит: «У нас нечем воевать, мы сдали город за городом. К войне мы готовились много лет, а оказалось, что повоевали незначительное время и воевать нечем орудий нет, самолетов нет, танков также»28.
А вот примеры «пораженчества» несколько иного рода. Начальник Особого отдела Юго-Западного фронта в докладной записке от 5 июля 1942 года на имя Л. П. Берии отмечал: «Младший сержант Багатиков Иван Матвеевич в разговоре с бойцами в связи с Харьковской катастрофой говорил: «70 тысяч бойцов и командиров, о которых идёт речь в газете, не пропали без вести, а перешли к противнику. Я тоже возьму автомат, перестреляю командиров и с автоматом перейду к немцам». Красноармеец Пилипчук «в присутствии ряда красноармейцев заявил: «Видно по ходу войны, что Красной Армии не победить немецкой армии, и немец с Украины не уйдёт. Счастливый тот, кто остался в тылу немцев и живёт себе припеваючи и работает дома». Красноармеец Макогонов: «Если бы всем повернуть оружие против комиссаров и командиров, то войне через десять минут был бы конец и вновь бы восстановилось единоличное хозяйство и было бы продуктов вдоволь»29.
Такого рода высказывания разлагающе действовали на личный состав и наносили большой вред политико-моральному состоянию подразделений и частей. Поэтому соответствующие приговоры вряд ли были необоснованными. Если, разумеется, оценивать их с позиции того непростого времени. Другое дело, что и тогда для пресечения подобных высказываний и слухов в ряде случаев достаточно было принять меры воспитательного воздействия. Или воспользоваться специально принятым 6 июля 1941 года Указом «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения», которым устанавливалось, что за эти действия «виновные караются по приговору военного трибунала тюремным заключением на срок от 2 до 5 лет, если это действие по своему характеру не влечет за собой по закону более тяжкого наказания»30.
По этим причинам в документах о реабилитации военнослужащих, осужденных в годы войны по статье 5810 УК РСФСР, порой отмечалось, что их высказывания являлись вредными, хотя они и не образуют состава преступления. Так, в протесте председателя военного трибунала Ленинградского военного округа по делу красноармейца 227-го отдельного саперного батальона В. П. Петухова отмечалось: «Что же касается отдельных высказываний осужденного об условиях службы в Красной Армии, жизни населения в Германии, то они были действительно вредными, особенно в условиях военного времени, однако по своему характеру и направленности эти высказывания не содержали призыва к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти и потому состава преступления, предусмотренного ст. 5810 ч. 2 УК РСФСР не образуют»31.