Почему бы вам не уволиться? спросил он.
Так я и оказался в его лаборатории. Убеждать Саморуков умел. Он даже не дал мне времени на раздумья. Присматриваться я начал уже здесь, в горах, вступив в должность старшего инженера. Все казалось необычным, новым, интересным, а тут еще сон мой сегодняшний как мечта, зовущая к себе.
Я так и не понял по схеме, что там могло сгореть. Натянул свитер, вышел из дома и словно окунулся в холодное молоко. Туман вскоре стал не таким уж густым, я различал даже кроны деревьев на вершине Медвежьего Уха небольшой горы, у подножия которой расположилась обсерватория. Смутно проступала башня Четырехметрового, отгороженная от поселка узким овражком.
Из тумана вынырнула долговязая фигура, сутулая, нелепо размахивающая длинными руками.
А у нас по утрам туман, пропел Юра Рывчин, поравнявшись со мной.
Юра наш аспирант, то есть аспирант Саморукова. Он закончил диссертацию и теперь досиживает свой аспирантский срок в ожидании очереди на защиту. Энергия у него неуемная, вечно он носится с новой идеей, вечно выпрашивает у кого-нибудь время на «Наири-2».
В главный корпус? спросил Юра.
Я кивнул, зябко поежившись. От каждого лишнего движения вода проливалась за воротник, и я шел, втянув голову в плечи.
Какой-то остряк, продолжал Юра, написал в рекламном проспекте обсерватории, что у нас двести восемьдесят ясных ночей в году. А туманы весной и осенью вот тебе еще сотня ночей! Плюс ночи ясные наполовину тоже примерно сотня. Получается, что год у нас продолжается суток шестьсот как на Марсе
В лаборатории горел свет то ли не выключали с вечера, то ли включили по случаю тумана. Микрофотометр стоял с поднятым кожухом, и я полез в его чрево, как хирург во внутренности оперируемого. Поломка оказалась непростой, и когда я сделал, наконец, последнюю пайку, свет лампочки над моей головой скорее угадывался. Стоял такой ослепительно голубой яркий августовский полдень, будто звезда из моего сна неожиданно взошла на земном небе.
Я вышел из лаборатории и тут же увидел Ларису.
Первое, о чем я подумал, замок и солнце! Должно же было что-то случиться сегодня Лариса шла по коридору в мою сторону, а рядом пристроился Юра и травил байки. На лице Ларисы знакомое мне с детства ироническое выражение, светлые волосы волнами разбросаны по плечам. Юра мельком взглянул на меня, но, пройдя мимо, обернулся и посмотрел внимательно представляю, какое у меня было лицо. Я медленно двинулся вслед, и только теперь вопросы зашевелились у меня в голове. Откуда? Как? Почему? Что нужно Ларисе в обсерватории и куда делся этот пижон, ее муж?
За поворотом коридора Валера, сонно прищурившись, изучал стенгазету «Астрофизик». Я остановился рядом и тупо смотрел на фотографию лабораторного корпуса Лариса здесь. Мы учились вместе с пятого класса. Обожание мое было молчаливым. Лариса сторонилась меня, а очередной ее поклонник окидывал меня пренебрежительным взглядом. После десятого класса, когда мы уже учились в разных вузах, я изредка приглашал Ларису в кино без особого успеха и ни на что не надеясь. Я ждал чего-то, а Лариса ждать не собиралась. На втором курсе библиотечного факультета она благополучно вышла замуж за журналиста местной газеты. Встретились они на городском пляже. Красивый мужчина подошел к симпатичной девушке и предложил познакомиться. Ничего странного они в этом не видели. Журналист был напорист трое суток спустя, час в час, он сделал Ларисе предложение. Мне он был определенно антипатичен. Стоило посмотреть, как он берет интервью. Впечатление было таким, будто собеседник зря отнимает у корреспондента время.
Новости о Ларисе я воспринимал очень болезненно. Узнавал от знакомых: у нее родилась дочь, назвали Людочкой. Мужа назначили завотделом писем
Валера, сказал я, с кем пошел Юра?
А, барышня отозвался Валера. Наша библиотекарша, Лариса. Вернулась из отпуска.
Та-ак Лариса работает здесь. Из всех совпадений это самое немыслимое. Как теперь быть?
Тебя шеф звал, сообщил Валера.
Я побрел на второй этаж, в длинный и узкий, как труба, кабинет Саморукова. Усилием воли заставил себя отвлечься, но удалось мне это плохо. Саморуков посмотрел на меня из-за своего стола, такого же длинного и неуклюжего, как сама комната, и сказал:
Не выспались, Костя?
Нет, ничего пробормотал я.
Покончив с заботой о здоровье сотрудника, Саморуков перешел на деловой тон сразу позабыл, что перед ним человек, а не автоматическое устройство.