«Si supieras que aún dentro de mi alma
Conservo aquel cariño que tuve para ti
Quien sabe si supieras
Que nunca te he olvidado»
(О, если бы ты знала, что я в своей душе все еще храню нежность, которую испытывал к тебе О, если бы ты знала, что я тебя никогда не забывал.)
Сара искусно крутила бедрами, великолепно кружилась, умело перебирая ногами так, что ее каблуки практически не касались паркета. При этом платье от Мадлен Вионы при каждом повороте красивой бирюзовой волной поднималось, показывая жадно созерцающим зрителям стройность ног этой женщины.
Она хорошо чувствовала поддержку партнера, плавно изгибалась, обнимая его за плечи, оголяя свою чувственную шею для поцелуя. Он наклонялся к ней для этого поцелуя, но она тут же отстранялась, дразнила его пальчиком и вдруг сама бросалась в объятия, страстно обвивая его мощный торс ногами, точно голодная змея. И вся непредсказуемость, пугающая, острая, как клинок убийцы, не теряла при этом всей своей нежности. В какие-то моменты Сара словно сдавалась, и, делая в головокружительном кручении красиво ногами, покорялась ласкам мужчины, но на этот раз уже Рудольф грубо отшвыривал ее, точно не желая больше видеть, а она снова настаивала, падала на него, приподнимая один каблук вверх, и так повторялось до бесконечности, пока под аплодисменты восторженных зрителей они, наконец, не обнялись и не соприкоснулись губами. Потом пошла веселая «Рио-Рита», и кажется тогда и прозвучал первый выстрел. Хотя немногие свидетели тех событий уверяли, что выстрел произошел чуть раньше: в самый момент поцелуя. Но так или иначе, гости, занятые шумным весельем, не очень-то и обратили на все это внимания, и всполошились только тогда, когда раздался второй. Стреляли где-то наверху, в гостиной, куда отвели несколько минут назад почивать падре. Музыка смолкла, лишь маэстро по инерции нажимал на отдельные клавиши и прикладывал ухо, точно проверяя рояль на настроенность. Все в тревоге переглядывались. Женщины прятались за спины офицеров. Ситуация стал проясняться, когда с лестницы кубарем скатился сначала котелок, а потом и сам сеньор доктор. Следом, практически одновременно, полетел его саквояж, и на самой низкой ступени догнал своего хозяина, больно ударив того по голове.
В чем дело, Джузеппо? закричала в тревоге Сара, когда наверху показался ее бледный муж, все еще пытающийся вырвать из рук осатаневшего Курта пистолет.
Выведите этого сеньора во двор. Ему надо освежиться пыхтел в нелегкой борьбе хозяин виллы, вдавливая немца в стену и помогая себе резко коленом.
Es ist ein guter Grund, dir ins Gesicht zu schießen, (О, это хороший довод выстрелить тебе в рожу!) шипел от злости согнувшийся от боли немец. Как можешь ты, потомственный ариец, защищать этого грязного еврея!
В зале раздались возгласы на немецком замешкавшихся офицеров, пытающихся успокоить дерущихся, но никто не спешил броситься к Джузеппо на помощь. Между тем, хотя и силы схватившихся были практически равны, итальянский инженер, не обладающей армейской выносливостью, начинал заметно сдавать, и неизвестно чем все могло бы кончиться, если бы Курту удалось завладеть оружием. Перепуганный до смерти доктор Когенман так и сидел на полу, вздыхая и охая, теребя разбитое пенсне, точно расстроившись именно из-за треснувшего стекла.
Сеньоры, господа офицеры, что же вы шептал он, вздыхая и охая, не находя у последних никакого сочувствия. Да-с, типичная белая горячка. Очень запущенный случай.
В этот миг Рудольф уловил умоляющий взгляд Сары, сомкнувшей свои ладони перед грудью, и отважно бросился наверх к дерущимся. Ни беспокойство за судьбу его родного брата, ни элементарный инстинкт безопасности побудил его к такому решительному действию, когда он в два-три прыжка оказался на лестнице. Им двигало, и он признавался себе потом в этом, только одно желание угодить этой женщине. Он готов был разорвать всё и вся ради нее, и это его одновременно и удивляло, и настораживало. Когда третий оглушительный выстрел застал его где-то на середине лестницы и заставил инстинктивно пригнуться, он думал только о Саре, опасаясь шальной пули, направленной в зал. Именно тогда Сара вскрикнула и упала на паркет, и Рудольф на мгновение стал самым несчастным человеком на свете, испытав неописуемое горькое опустошение и боль. И только когда кто-то из залы прокричал «Воды! Это обморок!», он облегченно вздохнул и ринулся в самый разгар битвы и помог Джузеппо выкрутить из рук брата оружие.