Эдвард Вознесенский
Глава 4
А это ты тоже во всех подробностях опишешь? томно спросила обнажённая красавица, переворачиваясь на живот и сладко нежась в постели. Её горячая, чуть влажная кожа слегка прилипала к чёрным шёлковым простыням с изображениями огромных ярко-красных маков.
Если тебе это неприятно, то не буду, лениво потянулся мужчина в мятой рубашке. Его брюки валялись рядом с кроватью. Слегка приподнявшись на локте, он небрежно наклонился за ними и вытащил пачку сигарет «Сенатор». И, в лучших манерах киношных сцен, откинулся на спину и закурил.
Нет, почему же, я очень даже не против.
Да ты латентная эксгибиционистка.
Как и ты. Только не умею столь изящно выражать свои мысли на бумаге!
Она засмеялась очаровательно звонким смехом, в то время как он внимательно разглядывал её лицо, словно пытаясь разложить его на овалы и линии, чтобы потом начертить карандашом по памяти.
Смех вдруг оборвался. На секунду её испугал лихорадочный блеск его глаз, которые сверкали в темноте, как два глубоких карих костра, угрожающих сжечь всё на своем пути. Но через мгновение он улыбнулся, и она тут же расслабилась, любуясь его не в меру обаятельной улыбкой и мокрой прядью чёрных волос на лбу.
Может, откроешь мне наконец своё настоящее имя? прошептала она на прощание, приподнявшись на цыпочки и погружая свой влажный горячий язык в его ухо.
Чем тебя Эдвард не устраивает? холодно поинтересовался он, оставив её язык без внимания.
Это ведь псевдоним, она вытащила язык из уха и ласково прикусила его шею.
Нет. С чего ты взяла. Просто мои дорогие родители были слишком большими оригиналами, слегка отстранился он и пожал плечами.
Едва за красавицей закрылась дверь, он схватил ноутбук и написал: «Секс истинный апофеоз мироздания! Лучше секса может быть только фокстрот; впрочем, я не умею его танцевать».
Глава 5
Хозяин маленького бара на Садовой явно предпочитал минимализм, да и экономить умел. Обитые грубыми неотёсанными досками стены с оборванными кусками коры; лампы советских времен, свисающие с потолка на чёрных проводах; добротные деревянные стулья и внушительные тёмно-серые квадратные столы, выкрашенные «морилкой» вот и всё, что составляло дизайнерскую концепцию интерьера. За барной стойкой под тусклым освещением ламп сидели двое мужчин средних лет.
Один прямой и напряжённый, как пружина или натянутая струна, готовая в любой момент оборваться и вышибить музыканту глаз. Он весь состоял из острых, резких линий; его движения были порывистыми и строго геометрическими, как равнобедренные треугольники. Несмотря на то, что в баре было тепло, он не снимал своего чёрного пальто стоимостью в целую зарплату среднестатистического обывателя. Пальто подчёркивало некоторую его худобу, а небрежно свисающий как-то отдельно шарф изо всех сил демонстрировал творческий склад и утончённость натуры. Создавалось странное впечатление, что этот образ тщательно готовился и выверялся вплоть до каждой мелочи, будь то часы «Ролекс» на руке или покосившаяся металлическая пряжка на замшевом ботинке.
Второй полная противоположность своему собеседника. Округлый и мягкий, слегка полноватый, с широкими и плавными неторопливыми жестами, со скинутой небрежно на соседний стул курткой, в расстёгнутой на несколько пуговиц рубашке
Твою ж мать!!! Как так получилось? Только что я был свободен, как шквальный ветер на Северном Полюсе, и вдруг бах! в моей просторной трёшке появляется какая-то женщина. Со всеми своими грудами платьев, скляночек и духов. Это выглядит трогательно лишь на страницах романов. А на деле это
Не какая-то, а настоящая красотка, и к тому же не такая экзальтированная дура, как все твои предыдущие увлечения. Извиняй, приятель, если что! И потом. Сам ведь говорил, что впервые за долгое время у тебя там что-то ёкнуло, перебил писателя его друг и по совместительству издатель, делая солидный глоток пива.
Ёкнуло, ну это да. Но ты же знаешь мне слишком дорога моя свобода. Другая у меня жизнь, другая. Не нужна мне эта ответственность. Не хочу даже думать о семье и всяком таком.
Хочешь знать моё мнение? Вот честно ты болван, Эд. Что ты там несёшь про свободу в свои тридцать семь? издатель залпом допил свой стакан и нетерпеливо застучал пальцами по деревянной стойке, стараясь привлечь внимание бармена.