Хм Ну что ж А с головой что? Все-таки трамвай с пароходом? Откуда скрепки? Кто ставил?
Так ведь оттуда же, Сергей Сергеевич. С вокзала. Погнался за поездом и сгоряча не заметил, как платформа кончилась. Хорошо, хоть медпункт на вокзале был открыт.
В Соснове? поднял брови Демидов. Прекрасная новость! Там отродясь не было медпункта.
Собственно, не медпункт, отступил Мышкин. Там скорая стояла. С вызовом. Ну, я и подошел, они заклепали мне башку. За двадцать баксов.
Двадцать баксов оказались самым могучим доказательством.
Примем как гипотезу, примирительно сказал главврач. А нас чем хотел удивить спозаранку?
Мышкин сунул руку в карман халата и тут же одернул ее: там лежали предметные стекла со срезами мозгов бабушки русской демократии. Блокнот оказался в левом.
Мне, Сергей Сергеевич, следовало, из дисциплинарных соображений, прежде подать вам служебную записку, а потом выступать это я сознаю, заговорил Мышкин. Но для записки материала маловато. Я хотел только обозначить проблему. И выдвинуть рабочую гипотезу.
Обозначай, выдвигай. Только поживее.
Мышкин торопливо перелистал блокнот.
За шесть месяцев текущего года, начал он, стараясь подбирать слова поточнее, ощутимо увеличилась нагрузка на патанатомическое отделение. Не то, чтобы резко, но заметно. Примерно, на тридцать процентов. По сравнению с прошлым годом. Он посмотрел на Демидова. Тот держал в зубах окурок, мрачно ощерившись. «Значит, для него не новость. Почему ж ты, Барсук, молчал до сих пор?»
Цифру я даю навскидку, но тенденция налицо, добавил он.
Она мне хорошо известна, медленно произнес профессор Демидов. И, к великому сожалению, не только вам известна, но и Крачкову И тем, кому не следовало бы так рано знать. Хуже, что она, тенденция, без моего согласия и комментариев почему-то попала в Женеву. И Златкис вчера прислал запрос. Требует объяснений.
Извините, Сергей Сергеевич, я чего-то не понимаю. Златкис, он кто? Всемирная организация здравоохранения? Или комиссар ЮНЕСКО?
Главврач посмотрел на него исподлобья.
Дмитрий Евграфович, скажи честно так, как ты всегда мне говоришь Ты только притворяешься идиотом или идиот на самом деле? Забыл, кто содержит нашу клинику? И кто тебе зарплату платит?
Вот именно содержит, язвительно подхватил Мышкин. Пусть и занимается содержанием. А медицину и науку оставит нам.
Вот ты ему лично и скажи! посоветовал Демидов. И совет директоров Европейского антиракового фонда заодно поставь по стойке «смирно» и распиши им обязанности он сокрушенно покачал головой. Такой большой мальчик, уже двадцать пять лет живешь в совершенно другой стране и не можешь усвоить, что медицина уже не медицина в наших устаревших советских представлениях. То есть, не совсем одна медицина, уточнил главврач. Это еще и бизнес. Сначала он, а потом остальное. Огромный бизнес. Не меньше чем мировой футбольный тотализатор. Или торговля наркотиками, оружием, женщинами и рабами.
И это очень печально, отозвался Мышкин. Головой понимаю, а душой он только покачал головой. Продолжать?
Сейчас. сказал Демидов. Для таких совков, как мы с тобой, то есть советских людей по своей сути, противоречие здесь кажется непримиримым медицина есть соединение науки и искусства и, в огромной степени, морали. Она не может подчиняться закону извлечения прибыли.
Извлечения прибыли любой ценой, подсказал Мышкин.
Так что, Дмитрий, мы с тобой давно уже не врачи. Мы торговцы. Мы продаем специфические услуги. И, с точки зрения организации, мотивов и целей, наше лечебное учреждение ничем не отличается от супермаркета напротив нас, через улицу. С той только разницей, что если в магазине человек купил испорченную ветчину, у него есть шанс доказать, что отравили его владельцы магазина. Доказать вину врача сложнее.
Наверное, некоторая сакральность медицины еще имеет место, согласился Мышкин. Но она становится с каждый день все призрачнее, что ли? Теперь все разбираются в политике, педагогике. В медицине тем более. Потому что на уровне коллективного бессознательного отныне существует убеждение, что не врач лечит больного, а деньги.
Не совсем так. Но там, где действуют законы спроса и предложения, а не мотивированность общества на самосохранение, сакральных тайн будет все меньше. Поэтому и Соломон Златкис, не будучи медиком, взял на заметку, что часть наших покупателей осталась неудовлетворенной и слишком быстро отправилась в лучший мир, куда сам Соломон Наумович не спешит. Самая большая наша ошибка, точнее, неквалифицированность, по мнению Златкиса, неосторожность и даже глупость в том состоит, что мы позволили этим людям умереть в клинике, а не по домам. И он прав. Его волнует деловая репутация всех медицинских супермаркетов, которыми владеет Европейский антираковый фонд. У тебя есть разумные предложения? Может, идеи? Мы ведь все тебя любим за твои неожиданные идеи, подмигнул профессор. Только заруби себе на носу, окончательно: и клиника, и аппаратура, и твой любимый электронный микроскоп, и твой суперсовременный спектральный анализатор, и даже самый ржавый скальпель в помойном ведре, и спирт, который у тебя постоянно перерасходуется, и земля под нашим, вернее, не под нашим зданием, все принадлежит Еврофонду. На правах корпоративной собственности. Усвоил?