Или нам нельзя Маше ни о чем говорить? озадачилась Чуб, рассматривая на экране готовые снимки. Ведь Маша теперь любит Мира. У них все почти наладилось А тут мы с большим приветом от Врубеля. А старая любовь не ржавеет. Еще рванет сюда Что же делать? Она только-только начала его забывать. И Мир ее любит и будет с ней, а Врубель уже никогда с ней не будет.
А как же Машин сын? возразила ведьма. Ему нужен настоящий отец. Маша не станет, как моя мама, скрывать от ребенка имя папы. Это все равно нечестно, неправильно! Подумай, вдруг с ней что-то случится, как с моей матерью, и ребенок останется сиротой полусиротой, как и я?.. Хоть мой отец, похоже, знать меня не желает.
Пусть он сначала узнает, что он твой отец. А мы сначала узнаем, отец ли а потом уж будем оценивать желания, отрезала Чуб. Но чё делать с Машей?
А это еще что такое?
Неподалеку от врубелевского мольберта валялись крупные осколки керамики. Акнир поспешно опустилась на колени, попыталась сложить несколько фрагментов и без труда угадала название уничтоженной статуэтки.
Это фигура Демона того, которого он слепил с моей матери, к находке ведьма отнеслась крайне серьезно. Он разбил его? И совсем недавно, раз осколки не успели убрать. Около часа назад, когда все художники уже ушли из собора И час назад моей маме стало плохо. Так я и знала!
Это всего лишь фигурка.
Когда ведьма лепит фигурку человека и колет ее иглой, человек может умереть, судя по лицу Акнир, в ней боролись два чувства: беспокойство за маму и искреннее нежелание обвинять Михаила Врубеля.
И в последнем Чуб готова была ее поддержать:
Но Врубель не ведьма!
«Если однажды он напишет ваш портрет, а потом решит, что работа не слишком удачная я не знаю, кого именно он уничтожит, вас или свое полотно», повторила Акнир слова Сикорского. Одного профессор не знал: Врубелю нет нужды никого убивать ему достаточно уничтожить свое полотно!
Но Врубель не ведьма, не колдун. А твоя мама не человек. Сейчас она Киевица, а Киевицу невозможно убить.
Только потому она и осталась жива. Если бы на ее месте был человек, он был бы мертв И некоторые люди мертвы. И останки мертвых проституток до странности похожи на эти осколки
У Миши нет такой силы!
Откуда ты знаешь? Ты спрашивала меня, пришел ли за Врубелем Демон? А если он не пришел, а вошел в него? Ведь душа человека может стать Демоном и при жизни.
Акнир педантично собрала осколки фигурки в кучу и встала:
Давай найдем Мишу.
Они покинули безмолвную крестильню и только теперь подняли головы вверх, чтоб оценить будущий Владимирский Патриарший огромный, давящий, пустой.
Собор еще сиял то там, то тут чистыми стенами, шероховатыми, выкрашенными белилами со светлой охрой. Некоторые работы только прочертили черным углем, некоторые казались законченными, но разглядеть их было сложно большую часть стен исчерчивали деревянные решетки строительных лесов.
Клетка лесов вместо алтаря перед центральной апсидой, запах краски вместо ладана, черновики на картонах вместо икон, измазанные краской халаты художников, ветошь и ведра с краской вместо кадил и шитых золотом парчовых одежд священнослужителей Будущее монументальное творение еще лежало в набросках, эскизах и казалось весьма пугающим местом. То там, то тут сквозь деревянные клети за ними подглядывают глаза ангелов, святых и пророков, то ли заманивая их в свой сказочный страшный лабиринт, то ли решая, стоит ли им самим появляться на свет в этом странном и стремном месте.
Не знаю, чего Маша так любит Владимирский? осматриваясь по сторонам, сказала Чуб. Муторно здесь. В Киеве всегда говорили, что этот собор плохое место, его построили на старом кладбище.
А ты в курсе, что ночью на Деды́ нужно сесть на кладбище у родной могилы тогда в полночь ты сможешь увидеть весь свой род? казалось бы, не кстати спросила Акнир.
Думаешь, мы увидим здесь свой род? Чуб неуверенно оглянулась.
Вряд ли, ведь Владимирский стоит не на кладбище это городская байка.
А нам не станет плохо в соборе, мы же ведьмы?
Он еще не освящен, не достроен. Как собора его еще нет.
Даша посмотрела на главный вход там, где в их времени царил Страшный суд и взвешивал души любимец Маши архангел Михаил. Но стены над входом были девственно чистыми. Лишь с верхнего барабана, опустив руки, на них глядел белокудрый Бог Отец, еще не имевший силы прогнать двух залетных ведьм из места, не ставшего покуда святым.