Кровь застыла на лице Павлуна кожным выростом свисающим с его клюва и подбородка, а на птичьей шее его Султанки, рядами крупных алых бус, похожих на вызревшее рябиновое ожерелье.
За многие годы, багровая пронизь срослась с плотью птиц, став наростом крупных ярких бабогурок, рассыпанных алыми подвесками по их коже.
С каждой каплей крови, бабогурки становились тяжелее, горячей, они подобно раскаленным в огне углям, проникали внутрь птичьих тел, обжигали сердца, сдавливали, словно длинной острой стальной шипицей кололи их, и однажды, Султанка вскрикнула от боли, прикоснувшейся к ней иглы, вскочила с каменного наста, расправила крылья, сбрасывая с себя оковы сна, и, пытаясь разбудить Павлуна, глубоко вздохнув полной грудью, громко запела: «Цуб цуб кара, цуб цуб кара»
Перепуганный спросонья Павлун, вскочил на ноги, и вторя Султанке, тоже закричал: «Цуб цуб заря, цуб цуб заря»
С каждым выкриком птиц, их голос приобретал прежнюю обережную силу, их песня летела по всем просторам и весям, полностью растворяя в звуковых вибрациях голоса устройство старого мира, и поднимая над Карацубазаром зарю нового дня!