Андрей Земсков - Колокольное дерево. Книга стихов стр 7.

Духи города, где вы,
         хранители старых подъездов?
Ключ под ковриком, ящик для писем,
         цветы во дворе
Духи города, где вы,
         весёлые ангелы детства?
С кем играть в новом веке
        родившейся здесь детворе?

Всюду офисы, двери железные,
        джипы у входа
Где театрик-мансарда со сказкой,
        закутанной в плед?
Я хожу по осколкам
        старинного Нового Года,
Я пытаюсь нащупать
        оставленный временем след.

По проходным дворам Владивостока
         ткёт осень золотую паутину,
И отступают вечные туманы,
         и чайки ошалелые кричат.
Сентябрь-художник школьной акварелью
          дописывает в сумерках картину,
Где в парусах Летучего Голландца
          горит звезда, как эльмова свеча.

По проходным дворам Владивостока
          между камней сырых и молчаливых
По лестницам скрипящим, словно трапы
          причаливших навеки кораблей,
Проходит осень. И восточный ветер,
          соединяя воды двух заливов,
За островами пожинает бурю,
          как злаки с колосящихся полей.

Я прохожу сквозь выгнутые арки,
        дворы проходят сквозь меня, как кадры
Отснятого когда-то кинофильма
        о детстве и о сказочных морях.
Но в полночь в бухте Золотого Рога
        возникнут мачты призрачной эскадры,
И задымит на рейде «Петропавловск»,
        а рядом с ним не сдавшийся «Варяг».

И я увижу сквозь дымы Цусиму,
        позор и пораженье Порт-Артура,
И красные знамёна над Сучаном,
        и триколор, простреленный свинцом,
И в Спасске паровозной топки пламя.
        И то, что пуля  всё-таки не дура,
Докажет мне конвой на пересылке
        и новый век с ухоженным лицом.

По проходным дворам Владивостока
        домохозяек греет бабье лето,
На бельевых верёвках сохнут вещи,
        попавшие недавно под тайфун,
И школьники поют о бригантине, 
        и очень обнадёживает это,
Поскольку доброта неизмерима,
        а лиха, как известно, только фунт.

Кем ты бредишь, с кем ты бродишь 
Брюки клёш, душа навыпуск?
В рейс уходит старый кореш.
Бог  не фраер, он не выдаст
Город мой, давно открытый,
Сторона моя, сторонка.
У разбитого корыта
Коротает Миллионка8
Век двадцатый, двадцать первый.
Только б не остановиться,
Только б выдержали нервы.
Перевёрнута страница:
Стен кирпичных обветшалость,
Паровоза голос звонкий.
Никому  какая жалость 
Дела нет до Миллионки.

Как портовая девчонка 
Глаз-алмаз, губа не дура 
Привечала Миллионка
Комсомольца Баневура.
Миллионов не водилось
У шпаны в карманах рваных,
Но в подвалах находилось
От «лимонки» до нагана.
И ножи за голенища,
Тесаки японцев пленных
Для разбора-толковища
Во дворах послевоенных.
Но звала уже дорога
В небо стаей голубиной,
И почтовые до срока
Улетали на чужбину.

На чужбине много света,
А своя душа  потёмки.
Зеленеет надпись «ГЕТТО»
На руинах Миллионки,
Где ни чёрта нет, ни Бога, 
Остров Робинзона Крузо.
В бухте Золотого Рога
Грузно сохнут сухогрузы
И грустят об океане:
«Ну-ка, ветер, в порт повей нам!»
Солнце плавает в стакане
С трёхсемёрочным портвейном.
Вот бы времени разбег дать!
Но  вразвалочку походка 
С Океанского проспекта
Прочь уходит Миллионка

Дома без досок мемориальных,
Где из великих никто не жил,
Под снос уходят. В районах спальных
Пустеют быстро их этажи.

Ещё немного  и беспощадно
Ударит молот стене под дых.
И словно птицы, над стройплощадкой
Взовьются души их домовых.

Там, где недавно ступеньки пели,
Скрипели ставни, цвела сирень, 
Грохочет стройка. И в самом деле,
Кому он нужен  вчерашний день?..

Казалось, дому не будет сноса,
И я несносным бывал порой.
Теперь, как чайки, летим с откоса,
Оставив место под новострой.

Затихнут скрипы, растают тени,
Огни рекламы разрежут ночь.
Уложит скрипку сверчок столетний
И с Миллионки уедет прочь.

Так постепенно, ни с кем не споря,
Меняет город своё лицо
А неизменно одно лишь море.
В него уйдём мы, в конце концов.