«Словно яблоко пронесли и с моста опустили»
Словно яблоко пронесли и с моста опустили
рассеянно.
Ринулась к солнцу тень рыболова.
И сам он запел, выпуская плотву из соломенных
дыр,
А в мешковине трепещет бескровная рыба
твоего поцелуя.
Кто же бредет вдоль божьих свечей?
Кто поит мух солнцеглазых бледной сукровицей рек?
Много свечей в час посева,
Много огня в день жатвы и хмеля,
Много молчания в день первых побегов.
Века пролегли меж зерном и свечой
Руку подставь! Пусть неприкаянная птица,
крылатое семя
обожженного клена, твой ангел
опустится на ладонь.
Пусть недоступней все разум.
И только пустые тела, как сухие колосья,
тянутся по ветру.
И только свобода беспризорных шелковиц,
затянутая в ледяное кольцо детских волос,
Свобода холмов, налитых зноем,
И нищего слова, и облака без конца и начала
забавы птиц и детей, отрады бездомных и рыб
И голову запрокинув, как идиоты, выплеснув ртов
серебро,
Уходим к убежищу Водолея,
Грому сентябрьской звезды внимая рассеянно,
Да шагам едва слышным того, кто бредет вдоль
божьих свечей,
Да нищему слову
Что, словно яблоко, пронесли и с моста опустили
рассеянно.
«Восходим на мост»
Восходим на мост.
Прогибаются доски настила,
Пружинят под поступью почти невесомой,
По щиколотку ноги в древесине текучей.
Смиренны змеи и зачарованы хором
одурманенных ветром растений.
Запылал брат твой, Июнь!
Сгинул Май, и двинулись маки из раскрытых
глубин к воздушным кострам.
Вот вода, и вот ее нет,
Завязь, шум, намерение.
Завязь, шепот, предощущение зрения,
Может статься, вода даст ответ?
Прочтешь в ней все, что может ум твой понять?
Однако, возможно, ушла вся вода,
Ее нет. И русло реки, как ненужный излом,
лжет неустанно рукам,
Таким непрочным,
Таким ненужным.
Может статься, луна, отягощенная прошлогодними
листьями и скелетами чаек, подобных
хрупким невиданным инструментам
Прянет к раскрытым губам двух братьев-подростков,
укрытых опаленной корой.
И, ближе к рассвету,
Снова завязь, шум, намерение
Вновь в центре белого диска
закружит высохшая камышинка,
пропадая и опять возникая
за черепичной вечностью крыш.
«Истлела сирень в этом году раньше обычного»
Истлела сирень в этом году раньше обычного.
Она опустила сухую ладонь мне на колено.
Радужные осколки стрекоз, клювы кремня
светились в ирисах сонных.
Рука моя, проговорила она, напоминает
старую стену, в трещинах которой скопилось
изрядное количество пыли,
изнемогшие древесные семена,
попавшие сюда в конце лета, когда всем стало
ясно, что осени не миновать
Посмотри, она и впрямь полна какого-то сора,
пыльцы, песка, который сияет, будто
поблизости должна быть вода.
Подумай о моей руке, сказала она,
Посмотри и подумай Не знаю зачем, но так
нужно.
Это любовь, сказал я.
Это только любовь.
Но, замечая нас, она все равно слишком печальна,
Ей не под силу нас отыскать.
До рези в глазах всматривается она в наши лица,
Тысячи петухов, тысячи белоснежных коров
бьются в пыли, и кровь их напрасно
чернеет
Нас не найти.
Сродни легконогой звезде
Она уходит в края безумных ветряных мельниц,
стрекочущих дальних костров,
И смерть утешает ее в холодных садах
наших прежних рождений.
«Истлела сирень в этом году раньше обычного»
Истлела сирень в этом году
раньше обычного.
Звезда витает над глиной,
И, как сгусток огня в лиловом мареве гроз,
несут тяжкое яблоко.
Грудь надежно укрыта лохмотьями нищеты
и веселья.
Веет ветер, мечется лето, в волнах
намокший кораблик.
Восходим на мост,
Забиваем гвоздь в древесину.
Расступается мудро она пред металлом,
обнажая истоки непрерывного дыма.
Вырастают дома, разрывая объятия дерна.
Скованы проходные дворы в тропу сухого родства,
по которой хороводом несется
Одиночество каждой покинутой вещи.
Это неделимое яблоко радости и покоя парит
в прохладной груди.
Это брат твой Июнь запылал,
И бьются кошачьи зрачки над котлом,
где тускнеет полынь,
И не гаснет спазм медных кругов
в мочках полоумной цыганки.
Это ночью ты ставишь на подоконник свечу и
ковш черной воды, чтобы бездомный твой брат
прошел наконец свое поле,
Чтобы кро вавое яблоко гордого горла
воспело сентябрь неземным славословьем.
Перед тем как, взойдя на мост поднебесный,
Опустишь его в стеклянное месиво,
Огнем охваченный нищеты и веселья.