Аркадий Трофимович Драгомощенко - Великое однообразие любви стр 3.

долгие белые лестницы
белые улицы
на ветке белое платье
девушка забавляется с лягушонком
выцветшие рукава
пустые
белые
лестницы
ступени гулкие
цепи следов
воскресение
полдень

рассыпалось яблоко
рассыпался рот
едва заметная тень
слетела с земли
солома горит
тлеют черные сучья
как печет солнце

еще один такой день
и я с другом
пойду по полям
шаркая безмятежно подошвами

пойдем по полям
веселье, веселье!..

Негромко говоришь  прощай.
Мост над стремниной лета, над ливнем.
Прощай,  говоришь тополиным побегам,
шелковице за белым забором
и улице,
А сам толком не знаешь 
К кому обращен этот шепот.

Прощай, говоришь снам, в которых
ты появилась
О какой странный сон вырос над нами!
Крыло и звезда были незримы тогда.

Впереди мерно машут крыльями птицы:
Дрозды, чибисы, дикие гуси.
Невесомость полнит тела, зрачок
разрывает безмерность отчаянья 
Всего не увидеть.
Вскипает вода, трепещут кроны деревьев,
Раздвигается мир до пределов, доселе
неведомых
ни нам, ни ему самому.
И, точно шепот твой, в безмерности
солнечного луча
танцует бледная паутина,
предваряя милосердие льда.

Какой странный сон раскинулся над нами
тогда.

Зима уже давным-давно,
да снега нет
И пусто небо.
Лишь перья сизые прозрачных облаков
колышутся дремотно над заливом.

Залив в цвету смятенных голосов!
Так слышали: начнется день
и птица возвестит его начало.
Сколь ясно все!
Безгласны руки, воздух,
Как тонко серебрится здесь гранит.

Пусть будет так, как сказано 
Вначале птица. Зашевелится тень потом
в зрачке,
И день великий без конца и края
сольется с пустотой зимы.

на второй день снегопада
я вспомнил
окно в другом доме
и так же тихо почти у глаз
проносился снег

так все несложно и просто!
прах огоньков у стекол чужих
мотылек на груди
голова, склоненная к белому трепету
все невероятно понятно 
последовательность, недоступная разуму 
я появляюсь, затем ухожу, потом умираю
покойно лицо
лицо утихает
снег слетает к лицу
к краям подступает 
и снег и лицо приостановлены сразу

(в те дни)

всё летят и летят 
мать прошептала
мы стояли у мокрых ворот
я постарше она помоложе
не отводя глаз от небес

дождь пустился
она поднесла руку к лицу
ветер трепал ее черный платок

Вялая зелень,
И голоса так заманчивы  поют голоса.
Поют, только-только рассвет приходит,
Только забрезжит в запотевшем стекле
абрис птицы, медленно восходящей,
А покуда нет еще солнца 
Голоса стелются, настойчивы, незатейливы,
Подымаются над оперением верб, мерцающих
в отмелях,
где тают винные волосы случайного снегопада
и вода вьется на ясных уступах песка,
словно навстречу течет голосам восходящим,
настойчивым и прекрасным.

А ты смотришь в воду и видишь,
как необычайно проста природа материи.
Или нет Лучше так  ты, глядя пристально
в воду,
размышляешь о тишине пресловутой,
которая когда-то настанет,
О неясной душе песка,
длящейся из месяца в месяц,
О неизбежных снегах,
появление которых всегда неожиданно и печально.
Ты доверился тишине, как теченью пловец:
Он следит косую лазурь,
Ты смотришь в воду и не отзываешься, когда зовут.

Мотылек над потоком (зовут тебя),
Синева сквозит в перистых облаках
(зовут тебя, зовут),
Шероховатый луч двоится в уголке опаленной коры
(видно, никак не дозваться).

Словно яблоко пронесли и с моста опустили
рассеянно.
Ринулась к солнцу тень рыболова.
И сам он запел, выпуская плотву из соломенных
дыр,
А в мешковине трепещет бескровная рыба
твоего поцелуя.
Кто же бредет вдоль божьих свечей?
Кто поит мух солнцеглазых бледной сукровицей рек?

Много свечей в час посева,
Много огня в день жатвы и хмеля,
Много молчания в день первых побегов.
Века пролегли меж зерном и свечой 
Руку подставь! Пусть неприкаянная птица,
крылатое семя
обожженного клена, твой ангел 
опустится на ладонь.
Пусть недоступней все разум.
И только пустые тела, как сухие колосья,
тянутся по ветру.
И только свобода беспризорных шелковиц,
затянутая в ледяное кольцо детских волос,
Свобода холмов, налитых зноем,
И нищего слова, и облака без конца и начала 
забавы птиц и детей, отрады бездомных и рыб

И голову запрокинув, как идиоты, выплеснув ртов
серебро,
Уходим к убежищу Водолея,
Грому сентябрьской звезды внимая рассеянно,
Да шагам едва слышным того, кто бредет вдоль
божьих свечей,
Да нищему слову 
Что, словно яблоко, пронесли и с моста опустили
рассеянно.