Поверь, они знают, какой я пью кофе, Лаура отозвалась: «С молоком и без сахара. Я с Лондона помню, когда мы были детьми», Генрих кивнул:
Именно так. И в университете и в общине могут работать агенты Штази, Западный Берлин ими кишит
Из соображений безопасности в квартире кузена не было места фотографиям, но на беленой стене висел довоенный снимок крестившего Генриха пастора Бонхоффера, убитого нацистами в концлагере:
Он венчал папу с мамой, заметил кузен, тайно, в часовне на острове Пёль, Лаура неловко сказала:
Вы с Марией, наверное, венчались у православных? В СССР лютеране живут только в Прибалтике. Впрочем, еще есть баптисты, она заметила блеск седины в каштановых волосах Генриха:
Ему два года до тридцати, а он поседел, Лаура присела к старому дубовому столу, он потерял жену и ребенка, то есть, скорее всего, потерял, Генрих покачал головой:
Мы с Марией не венчались, Лаура удивленно взглянула на него, но наш брак заключен на небесах. Я верю, что мы скоро увидимся, он поднялся:
Извини, я сейчас, хлопнула дверь ванной, Лаура поняла:
Он не хочет плакать при мне. У него в ванной голо, девушка мыла там руки, только зубная паста со щеткой, бритва и кусок мыла, она не знала, какой будет не увиденная ей спальня, но предполагала, что излишеств не найдется и там:
У него нет машины, в кране ванной зашумела вода, он пьет дешевый кофе и ездит на метро, хотя тетя Марта более чем обеспечена, Лауре нравился аскетизм кузена:
Он настоящий христианин, девушка закрыла глаза, и, если он не венчался, девушка оборвала себя:
Не смей думать о таком, он женатый человек. Но Бог не соединял их с Марией, они всего лишь находились в связи, пусть у них и родился ребенок, в окна квартирки била поднявшаяся метель. Лаура подавила наполнившую тело тоску:
Это похоть, поправила она себя, один раз я за нее за нее поплатилась, Божье милосердие может меня оставить, ей было все равно:
Он лютеранин, но какая разница, девушка встала, Бог един для всех, а перед Богом он холост. Я не делаю ничего дурного, как сказал бы отец Себастьян, священник никогда не касался ее неположенным образом:
Он говорит, что смотреть разрешено, Лаура незаметно передернулась, он смотрит на меня и меня просит смотреть, пока он, девушку затошнило:
Я должна все прекратить, щеколда на двери ванной задвигалась, но я не могу это сделать, у меня недостаточно душевных сил. Мне нужен пастырь, мне нужен человек, могущий оторвать меня от этого, у Генриха действительно покраснели глаза:
Прости, он отвел взгляд от Лауры, из меня плохой хозяин, я должен тебя развлекать
Генрих вдохнул аромат фиалок. Кружевной воротник приоткрывал нежную шею со стальной цепочкой распятия. Ее щеки покраснели, девушка пробормотала:
Не надо развлекать, Лаура коснулась его руки, наоборот, я хочу тебе помочь, хочу, чтобы тебе стало не так одиноко, Генрих, он велел себе:
Не смей! Ты держался все это время, не разменивайся на случайную связь, ладонь горела, словно в огне, Лаура стояла рядом с ним. Темные волосы падали ей на плечи, она часто дышала:
Если я что-то могу сделать, ты только скажи, девушка пошатнулась, Генрих поддержал ее под локоть. Лаура скомкала кружево воротника:
Скажи, или, почти грубо притянув ее к себе, Генрих закрыл глаза:
Какие у нее губы мягкие, Лаура приникла к нему, пусть это один раз, мне все равно
За окнами квартирки в сыром мраке зимнего вечера засияли безжалостным светом прожектора пограничной охраны ГДР.
Дым сигареты Генриха вырывался открытую форточку. На площадке лестницы было холодно, он прислонился к облупленной штукатурке стены. Полукруглое окно выходило на речушку Панков. За облетевшими деревьями виднелась вывеска небольшого кафе:
Уже открыто, пригляделся Генрих, шесть утра, за столиками сидели парни, в, как показалось Генриху, комбинезонах строителей:
Точно, они ремонтируют дом по соседству, у ног одного из парней стояла сумка с малярными кистями.
Я могу сходить за выпечкой, могу сварить кофе, в горле поднялся горький привкус, могу слезы закапали на сигарету. Вышвырнув окурок в окно, он ударил кулаком по стене:
Как я мог такое совершить, ему стало мерзко, я преступил заповеди Божьи. Как я посмотрю в глаза общине, как смогу проповедовать или учить, как встану перед алтарем? он потер лицо руками: