Ну, разве что Так и питерский Гершель4 говорит, согласился Свердлов. Если хочется хорошо пожить, так почему не пожить? Вот мы сейчас у рава Якоба обо всем и спросим, и узнаем, как он скажет
Голощёкин вдруг встревожился.
Ты должен себя очень сильно беречь, Яков, озабоченно произнёс он. Ты всем нам очень нужен. Даже больше, чем для всех, нужен. Коммунизм хорошо, но он ещё не всё для нас. И не скоро. Я хочу сказать, что ты здесь, в этом кабинете должен первым защищать наш народ. С Бундом5 нам теперь не по пути, как решил товарищ Ленин. Остаёшься ты. Такой шанец может упасть только за тысячу лет один раз. Или за две тысячи. Помнишь, как за то сказано в Книге Книг? «Две тысячи лет будет скитаться народ мой». Две тысячи как раз и подходят. Пора скитания кончить. Что ты за ту мысль думаешь?
Я знаю? с сомнением произнёс Свердлов. Что тут ещё думать?.. Но все понимаю, Шая. И делаю, и буду делать, что могу. И сомневаться за меня, Шая, у тебя нет оснований, закончил председатель ВЦИКа.
Та кто там сомневается? обиделся Голощёкин. Та ты шо? Все наши евреи за тебя только хорошее знают и говорят! Один только твой угнетённый декрет чего стоит. Так за него можно такие многие деньги получить от евреев со всей земли. И никто не пожалеет! Так что пусть тот Ленин помолчит. Но твой угнетённый декрет только первый шаг. Надо пошагать дальше!
Говоря о заслугах Свердлова перед соплеменниками, Голощёкин нисколько не преувеличил его роль в истории. «Угнетённый декрет» был пока проектом, который сочинил Троцкий, а до блеска довёл Свердлов и собрался в ближайшее время предложить на утверждение ВЦИКу. Это был неслыханный доселе в мировой истории расистский документ под названием «О самой угнетённой нации в Российской империи».
В нём самой угнетённой нацией, больше всех пострадавшей от русского самодержавия, объявлялись евреи. На этом основании они должны получить в Советской России особые права. Документ предписывал органам Советской власти предоставлять работу в первую очередь, угнетённым евреям. Еврейские дети принимаются в любое учебное заведение без экзаменов и без платы за обучение. Евреи-мужчины освобождаются от обязательного воинского призыва. Все евреи без исключения имеют преимущественное право на получение гарантированного продовольственного пайка. Впрочем, в жалких советских пайках, на которые всем подряд, даже сотрудникам наркоматов, выдавали сушёную воблу, многие из них не нуждались. Уже в первые месяцы советской власти весь продовольственный рынок, в том числе чёрный, оказался в «угнетённых» руках.
Но главным в декрете, который должен стать законом прямого применения, было положение о карательных мерах за различные проявления антисемитизма, даже незначительного. Кара предусматривалась быстрая, но исчерпывающая: расстрел как за конкретные действия, ущемляющие любые интересы любого еврея в России, так и просто за неодобрительные и даже брошенные случайно слова, потому что такие слова, как явствовало из документа, могут разжечь межнациональную рознь. Если и не разожгли, то могут.
По своему зверскому содержанию декрет превосходил репрессивные документы святой инквизиции Испании времён Томаса Торквемады. Потому что Великий инквизитор преследовал не правоверных иудеев, а, прежде всего, маранов евреев, принявших христианство. Но опять-таки не чистосердечных новых христиан еврейского происхождения преследовал Торквемада, а тех, кто крестился для отвода глаз и ради дополнительных выгод, продолжая тайно исповедовать иудаизм. Для этого в Испании были даже созданы тайные синагоги. Но искренне верующих мусульман и иудеев инквизиция не преследовала. Только еретиков и отступников.
Секретарь снова беззвучно открыл дверь и, не переступая порога, доложил о прибытии гражданина Северо-Американских Штатов товарища мистера Джекоба Чайфа с делегацией.
Шо? Шо там такое? Какая ещё делегация? забеспокоился Голощёкин. Я думал, мы будем говорить с равом Якобом один глаз на глаз другой!..
Никакой! Никакой! Никакой нет делегации, заверил его Свердлов. Просто такая формула протокола для наркоминдела и для газет.
Ага! успокоился Голощёкин. Тогда ладно.
Тихим кошачьим шагом в кабинет вплыл пожилой еврей небольшого роста, ниже 166-сантиметрового Свердлова, в чёрной хламиде, в чёрном сюртуке и чёрной касторовой шляпе. Он был невероятно бледен. Его по-европейски аккуратная седая борода, от которой исходил узнаваемый запах чеснока, сообщала его лицу синюшный оттенок. Казалось, гость прибыл не из Америки, а из могилы на Ваганьковском кладбище.