Где монастырь? спросил барон одного из охранников.
Охранник оглядел небо и, прищурившись, кивнул головой на восток:
Там.
Унгерн пустил коня. Свита следом.
Монастырь старика настоятеля Дамба Доржи маленький: всего двенадцать юрт.
В самой большой юрте старик молился. Он строго смотрел на изображение.
В юрту, осторожно ступая, зашли Унгерн и Ванданов. Охранники стали у входа, а старик продолжал молитву:
Бог, помоги, спаси из тюрьмы твоего сына, императора нашего Богдо Гэгэна.
Загремела снова музыка, заухали барабаны, простонали флейты.
Бог, вырви из темницы Хатан Батора Максаржава.
Снова загремела музыка, и снова заухали барабаны. Унгерн обернулся к Ванданову и тихо спросил:
Кто такой Хатан Батор?
Это военный министр монголов.
Старик-настоятель услыхал шепот у себя за спиной, обернулся и увидел высокого, молодого еще, рыжего, вислоусого, поджарого человека в монгольском халате, подпоясанного красным кушаком, с генеральскими русскими погонами и с крестом Владимира на остром кадыке.
Что тебе? спросил старик.
Отец, я хочу принять твою веру, сказал Унгерн, я хочу принять желтую веру Будды.
Приняв новую веру, ты предаешь старую.
Старой больше нет. Ее продали большевикам евреи и банкиры.
Ты говоришь слова, не понятные мне. Кто ты?
Я Унгерн.
Тот Унгерн, который хочет освободить нас от гаминов?
Да, отец. Я ничего не хочу, кроме одного: прогнать гаминов, спасти императора, поставить границу на юге и севере
Какой ты примешь обет? Первый обет для начинающих лам гынин. Ты должен не красть, не пить, не лгать, любить старцев, не убивать.
Я должен убить и старца, если он враг мне. Мне и монголам.
Приняв обет, ты волен его нарушить, а после обратить молитвы к Будде, и он простит тебя, если ты был прав в своем гневе.
Тогда я приму самый трудный обет.
Ты примешь обет «второго гициля»: не иметь женщину, всем говорить правду, воздерживаться от роскоши, спать три часа и есть один раз в день. Готов ли ты к этому?
Готов.
За что ты любишь нас, Унгерн?
За то, что вы чтите бога и скорбите о вожде, который попран.
Старик улыбнулся какой-то непонятной, быстрой улыбкой и, хлопнув в ладоши, сказал:
Придите все!
Из-за занавески в юрту вошли бритоголовые ламы. Они расселись на низеньких скамейках. Настоятель незаметно кивнул, и монахи запели молитву. Голоса их то сливались в один, то, распадаясь на восьмирегистровое многоголосье, звучали по нарастанию мощному и трагическому: очень тихо, тихо, чуть громче, громко, очень громко, рев, тихое бормотанье, тишина.
Настоятель позвонил в колокольчик, вступила музыка: барабаны, дудки, флейты, трубы грохот, мощь, сила, и снова тишина, и снова по нарастанию шепот, песня, громкая песня, рев, молчание.
Настоятель подошел к Унгерну, положил ему руку на плечо. Барон опустился на колени.
Говори вместе со мной святые слова пятизвучия жизни: ом мани пад ми хом.
Ом мани пад ми хом, певуче повторил Унгерн.
Держи руки у лба щепотью покорности Будде, шептал настоятель.
Ламы заревели молитву, запел Унгерн. Тишина. Грохот оркестра. Тишина.
Теперь ты сын Будды, сказал настоятель, брат монголов.
Слезы полились по щекам Унгерна, морщины разгладились, лицо просветлело тихое, только глаза сияют стальным, несколько истерическим высветом.
Ванданов, чуть улыбнувшись, сказал Унгерну:
А вы боялись чего-то, барон
Унгерн, продолжая улыбаться, покачал головой.
Позови Оэна, попросил настоятель служку. Снова запели монахи, и в юрту вошел прокаженный рот в язвах, глаза слезятся, руки покрыты коричневой бугорчатой коростой.
Он заболел проказой, когда его угнали к себе гамины, сказал настоятель. Он брат твой перед богом. Побратайся с ним, как сын Будды с сыном Будды.
Старик достал из-за пазухи тряпицу, развернул ее и протянул Унгерну серебряную пиалу. Мальчик-служка налил в пиалу чай. Старик Дамба Доржи, не отводя глаз от побелевшего лица Унгерна, отхлебнул глоток, передал пиалу прокаженному; отпил и тот, протянул пиалу барону. Тихо, тихо запели ламы, не спуская глаз с лица Унгерна. Барон прищурился губы сжаты, уголки книзу, желваки вспухли, взял пиалу, медленно поднес ее ко рту, резанул старика острым взглядом, сделал быстрый глоток и вернул пиалу Дамба Доржи. Тот тоже сделал глоток, только медленный. Поставил пиалу на пол и сказал: