ВАНЮШИН. Ну что ж Если так через полгода будем в Москве.
Входит японский генерал ТАЧИБАНА.
ТАЧИБАНА. Господа, вы слыхали заявление Семенова?
МЕРКУЛОВ. Оно еще не сделано им, генерал.
ТАЧИБАНА. Оно уже сделано для американцев. Он объявил вас низложенными.
МЕРКУЛОВ-МЛАДШИЙ. Ванюшин, что делать?
ТАЧИБАНА. Главное не горячиться. Сейчас пригласим атамана и вместе постараемся все урегулировать, мне непонятна столь быстрая смена настроений у Семенова. Это загадочное заявление.
МЕРКУЛОВ-МЛАДШИЙ. Никаких регулировок! Ванюшин, давайте в газету сообщение об аресте атамана.
ТАЧИБАНА. Если вы не договоритесь с Семеновым, мне будет трудно помогать вам дальше.
МЕРКУЛОВ. Как прикажете понять?
ТАЧИБАНА. Понять это просто. Мы можем помогать только реальной, единой силе.
МЕРКУЛОВ. Фривейский, узнай, где атаман.
ФРИВЕЙСКИЙ уходит.
Попытка не пытка, хотя данная попытка настоящая пытка для нас.
ТАЧИБАНА. Это мудрый акт.
Возвращается ФРИВЕЙСКИЙ.
ФРИВЕЙСКИЙ. Атаман уехал к себе на пароход.
МЕРКУЛОВ-МЛАДШИЙ. А что, ежели он свои войска собирает?
МЕРКУЛОВ. Переговоры прерваны не по нашей вине! Семенов вне закона. Компромисс невозможен.
МЕРКУЛОВ и ФРИВЕЙСКИЙ уходят.
ТАЧИБАНА. Господин Ванюшин, мы тихая нация, мы мало говорим, но поступаем по закону здравомыслия. В такой ситуации нам будет глупо отказываться от переговоров с красными, ибо в стане наших друзей начинается разброд.
ТАЧИБАНА уходит. ВАНЮШИН остается один и бурчит под нос ругательства. В кабинет осторожно заглядывает ИСАЕВ.
ИСАЕВ. Николай Иванович, стенографистка прибыла.
ВАНЮШИН. Пошлите ее к черту.
ИСАЕВ. Заманчивый маршрут.
ВАНЮШИН. Зря смеетесь. Все не так радостно, как казалось утром.
ИСАЕВ. Обойдемся с Божьей помощью.
ВАНЮШИН. Дело сложнее, чем вы думаете. Боюсь, что японцы могут начать тур вальса с красными. Одна надежда: красные станут в позу: мол, с империалистами не желаем разговаривать. Они любят эдакие детские фразочки. А если согласятся на переговоры с японцами трудно нам будет, трудно. Едем в офис, будем думать, как обмануть Блюхера.
Картина пятая
Кабинет военного министра ДВР БЛЮХЕРА в Чите. Сейчас в кабинете БЛЮХЕР и японский консул ШИВУРА.
ШИВУРА. Позволит ли господин русский министр, самый молодой военный министр в мире, оторвать несколько мгновений его драгоценного времени?
БЛЮХЕР. Позволит, чего там
ШИВУРА. Весьма благодарен. Направляясь к вам, я не уставая восторгался восхитительной красотой читинского неба, чуть тронутого отблесками ранней зари, а потому похожего на гравюры мастеров позднего Ши-Чжу-синя.
БЛЮХЕР. Не согласен, милый Шивура. Мастера эпохи позднего Ши-Чжу-синя любили писать воду, особенно морские заливы, причем при закате солнца. Сегодняшняя утренняя заря скорее похожа на живопись мастеров школы Намато.
ШИВУРА. Мой дорогой министр, я потрясен вашей эрудицией.
БЛЮХЕР. Мы эдак не выцарапаемся из обоюдных комплиментов. С чем пожаловали, валяйте начистоту.
ШИВУРА. Наша концепция это концепция разумного и выгодного мира. В том случае, если ваше правительство, измученное войной, захочет найти почву для переговоров с правительством божественного Микадо, все сдвинется с мертвой точки.
Появляется АДЪЮТАНТ.
АДЪЮТАНТ. К вам американский консул Норс.
ШИВУРА. Мерзавец, жена отказала ему от дома.
БЛЮХЕР. Просите.
ШИВУРА. Господин министр, нельзя же так! Надо с глазу на глаз!
Входит НОРС.
НОРС. Здравствуйте, мистер Блюхер.
ШИВУРА. О мой дорогой Норс, я счастлив вас видеть, жена сердится, вы совсем забыли ее!
НОРС. Я ее всегда помню.
БЛЮХЕР. Как я погляжу, американские дипломаты весьма ревнуют своих японских коллег.
ШИВУРА. Ну что вы, мы такие друзья.
НОРС. Да, неразливанные, как говорят в России. Мистер Блюхер, я пришел просить вас о милости.
БЛЮХЕР. Пожалуйста.
НОРС. Моя дача находится в Березах, а там ваше артиллерийское ведомство открыло полигон. Бесконечная стрельба Поверьте, большей неприятности трудно представить.
БЛЮХЕР. Большие неприятности не бывают продолжительными, а малые не заслуживают того, чтобы обращать на них внимание.
ШИВУРА. Прекрасно сказано. Честь имею откланяться.
БЛЮХЕР. Куда же вы заторопились, господин Шивура? Я еще вам не ответил.