Уже через минуту из барака выбежал Бережной и, никому ничего не объясняя, понёсся в сторону бани, обгоняя колонну студентов и преподавателей первой смены.
Потрусил запрягать Мирона, вздохнула Ира Масевич и потёрла щёки; от волнения холод ощущался сильнее. Институтский завхоз Мирон привёз опоздавших студентов и самого Бережного ещё в среду и, загуляв в колхозе с местным кочегаром и своим начальником Блиновым, ректором по хозчасти, до сих пор в Малаховку не уехал.
Думаешь? переспросил гимнастку-«художницу» её одногруппник Армен Малкумов и нахмурил лоб. Похоже, их куратор действительно бежал к оранжевому уазику, что стоял на парковке возле бани.
И думать нечего. Плохи дела, теперь Ира-гимнастка нервно тёрла руки. Поняв её слова по-своему, Армен протянул ей большие варежки:
Давай наденем сверху твоих, он указал на тонкие шелковые перчатки гимнастки. В таких замуж хорошо выходить, а не картошку собирать.
Замуж хорошо и без перчаток, улыбнулась Масевич, уступчиво протягивая руки.
Подобная идиллия на фоне всеобщего тягостного молчания казалась сценой не из этого спектакля.
Прямо «Юнона и Авось», завистливо скривилась Ира Кашина, легкоатлетка и прыгунья в высоту. По лицам ребят москвичка поняла, что никто из них, приезжих, не знает про новый спектакль столичного «Ленкома». Кашиной посчастливилось попасть на предпремьерный прогон спектакля, тут же ставшего культовым, чем девушка, конечно же, очень кичилась.
И прямо, и криво, подтолкнул её Стальнов, указывая на тропинку. Под ноги смотри, а то бухнешься.
Высотница фыркнула и, мотнув косой, выбившейся из-под шапки, пошла впереди Володи, виляя бёдрами, и запела, коверкая текст и жутко перевирая мотив:
Ты меня на рассвете разбудишь,
Без перчаток на поле полюбишь.
Я тебя никогда не забуду,
Ты своих рукавиц не увидишь.
Что за дурацкие песенки?! не выдержала подобной самодеятельности фигуристка Станевич и закрыла уши руками.
Конькобежец Юлик Штейнберг тут же приказал Кашиной замолчать. Ира-легкоатлетка махнула своей тёзке-фигуристке:
Станевич, зря ты так! Увидишь, через год эту песню будет знать вся страна! Поэтому учи слова и подпевай.
Спасибо. Лучше я поберегу силы для другого, ответила маленькая Ира своей рослой соседке по комнате. Кашина, понимая, что поддержать её некому, пошла дальше молча, но вилять бёдрами не перестала.
Слава богу, заткнулась. А то, поди, до кишок глотку себе застудила, насупила брови лыжница Таня Маршал, совершенно не переживая о том, слышит капризная одногруппница её низкий голос или нет.
Кашиной всегда хорошо, когда другим плохо, поддержала гимнастка Лена Зубилина, не приглушая голос. Бригадир среди девушек, она посмотрела на неудачливую артистку с укором: Ты бы, Кашина, энергию, с какой поёшь, пустила на сбор картошки.
Не нанималась, ответила Ира через плечо и не оборачиваясь. Савченко прав. Да, Стасик? оглянувшись на ребят, Кашина неприятно растянула губы в улыбке и заговорщически подмигнула бегуну на средние дистанции Стасу Доброву. Пусть довольствуются тем, что хотя бы так работаем, а передовиков выращивают среди своих доярок и свинопасов. Мне мои руки и спина ещё в жизни пригодятся.
Стас, заметив общее недовольство, комментировать слова высотницы не стал. Да, работать было противно ощущать грязь на руках, мокрые куртки на спине, склизкую почву под ногами и ветер, пронизывающий до костей. Но зачем было об этом напоминать? И без этих причитаний любой из идущих рядом с Добровым, будь на то его воля, предпочёл бы не ехать в колхоз.
Студенты нехотя удалялись от барака. Всем хотелось знать, что же в действительности произошло с Николиной. Галицкий и Андронов (его Наталья Сергеевна сразу же прогнала) переглядывались. Рядом с Юрой и Игнатом шёл, кутаясь в ватник и поглубже натягивая на уши вязаную шапку-«петушок», Андрей Попинко. Перепуганные девчата, сбившись в кучу, тихо перешептывались. Стальнов, обогнав всех, возглавил колонну вместе с Шумкиным. Привычно голодный Миша был безразличен ко всякого рода происшествиям. Время от времени Стальнов оглядывался на барак, втыкался взглядом в Галицкого и, видя ледяные, непроницаемые глаза друга, ускорял шаг.
Уже в столовой, рассевшись в необычной тишине, первокурсник Миша Ячек напомнил, что Сычёву всё же пропустили обратно в комнату одеться.