Евстигнеев Владимир Рубенович - Лемма о невозможности стр 11.

Clutching her handkerchief

Чужие, где-то жмут на нервах,
А в гардеробной, между строк,
Вторая подражает первой
Любовь и комкает платок.

И нежностью такой неловкой,
И промедленьем у дверей,
За душу тронет не уловкой 
Напоминанием, скорей.

Безумных чаек силуэты 
В блокноте глупый почерк мой.
Опять готовить сани летом,
Телегу смазывать зимой.

И невозможно отлучиться
Из памяти под Новый год,
И кто-то будто молвить тщится
«Послушай, всё наоборот».

Немало нынче мух Небесное родство.
Все ивы видят сны, от Дании до Ворсклы,
Лишь только зной сойдет, затеют сватовство
Игольное ушко и баловень-наперсток.

Зачем же притворюсь, зачем не буду мил
И разыграю горькую обиду?
И царствует душа, и расточает пыл,
И смотрит нищенкой для виду.

И тяжело ей зло, и непонятен путь
Всегда двусмысленного блага,
И за века судьбу не изменить ничуть:
Забывчивость ее отвага.

Пусть жизни злой полна горячая рука
И ревность просит поцелуя, 
Я не скажу прощай, но холодна река
И льнет с востока аллилуйя.

I zaczynam monolog trzynastozgłoskowy

Я на кухне тупейный художник 
Чистить бульбу что графа голить,
Лжеантичный тринадцатисложник,
Точно цену кассирше, бубнить.

Rumores senem severiorum
Aestimemus в истершийся грош
Мнемоническим жадным приемом
Кухонный вдруг прорвался галдеж.

Углекислые рвутся каверны,
Ком стиха зреет вправо и вниз,
И вот-вот оборвется, наверно,
Этих туч ненадежный карниз.

Ведь зима не умеет прощаться,
Зажимать свое сердце в кулак,
Так уйти, чтобы не возвращаться,
Так задуть, чтоб лишь холод да мрак.

Вечно вдруг над пасхальным апрелем
Взгляд тяжелый, и снег вот он весь.
Видно, птицы отбить не сумели
Эту слишком буквальную спесь,

И в латыни сойдутся навечно
Ритм и речь как дыханье и плач,
Чтоб нам «кровь» рифмовать бесконечно,
Но лукавых не ведать удач.

По локти в тумане сквозных палестин,
Нежнее, чем ангел разлуки, жасмин
Расцвел что собрался походом на Крым,
Как будто решил умереть молодым.

И нет кроме холода в нем ничего,
И будто ничем не утешить его,
И точно раскрыт он для смерти и губ,
Привставший на цыпочках, с близкими груб.

Но всходит зарничная грозная мгла,
В окне, голубиного цвета крыла,
Что в комнату снова не мир принесла,
А тот же ликующий меч,

Что в небе закатном, меняясь, дрожит,
Что райские кущи от нас сторожит,
Скорей, чем в объятья, на небо взбежит
Бежавший, не чуя ног, встречь.

Один возьмется, а другой останется

Бывает в близости один рубежный миг,
Внезапно налетевшая прохлада,
Темнеют очи, устает язык,
Изжогой на сердце щемит досада.

Ну точно озеро, как пробегает рябь
И тень от тучи будто укоризна,
Темнеет вдруг и вот оно уж хлябь,
Неведомой исполненная жизни.

И снова солнце,  но уж не пройдет
Из памяти недавнее смятенье,
И отчужденья соляной налет
Царапнет вдруг под мимолетной тенью.

Вот так и мы что озеро с тобой:
Чем ближе тем рубеж неодолимей.
Мне дорог твой лазоревый покой,
Но стать бы я хотел твоею глиной,

Картавым берегом, корнями у воды,
Холодными подводными ключами,
Зверьем, что порассыпало следы,
Твоим туманным утренним молчаньем,