Владимир Евстигнеев
Лемма о невозможности
© В. Р. Евстигнеев, 2017
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2017
* * *Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи.
2 Кор. 12, 9От автора
А что расписывать-то? Читайте!
Автор никому не интересен интересно то, что ему удалось открыть, что касается каждого. De nobis omnibus fabula mea narratur.
Помните, как переводил один русский румын из одного француза? Цитирую неточно: «Гулять под липами пора для нас настала»; неплохо переводил.
Эта книга для тех, кто едва ли способен без ухмылки вообразить себя гуляющим под липами. Чья отрада не соглашаться с блаженным философом и не «молчать о том, о чём говорить невозможно». Эта книга и есть разговор о том, о чём невозможно сказать.
Krzyżem, братцы, krzyżem, не стыдясь. Krzyżem.
Когда автор перевалил за сорок, то разрешил себе отчасти повзрослеть не поддаваться искушению исчерпывающих ответов.
Чистые сердцем, кто как thesaurus meus ubi cor meum, скажут гневно: «Иди и побеждай!»; а я скажу: «Что если вдруг в то самое мгновение, когда ты повторяешь словами апостола (которого никогда не читал) caritas nunquam excidit, она-таки excidit, да, бывает, ещё как, что же ты станешь делать, не зная всех горьких слов, которыми я готов тебя снабдить?». И вот эта книга.
Или вот, к примеру. Плач стоит на реках вавилонских о чём чаще всего мы плачем? О не любящих нас. Ведь правда? А когда о нас плачут усмехаемся. Разве не поразительно устроен мир! И на каком языке его понимать? Нам сказано: Omnis, qui diligit, cognoscit Deum, et qui non diligit non nouit Deum. Но о том, что любить это ходить по карнизу, мы должны догадаться сами.
В этом мире одиночество и смерть, «обо мне никто не заплачет» и отчаяние не досадные недоразумения, вроде простуды, а самые важные послания, и нам насущно необходимо владеть их языком. Предлагаемая книга попытка потрясенного автора как-то с этим разобраться.
Как пан Юлек написал когда-то (и всего лишь о посещении парикмахерской):
Na szumnym polu kosy i kłosy
To co innego,
A tu się sypią popiołem włosy
Przerażonego.
Вот пораженный автор и пишет книгу. Упреки самому себе «ты же в окопе не мерзнешь, в ларьке не торгуешь, маршрутку не водишь сиди уже, не вякай», весь этот умозрительный Боэций в темнице у Теодориха средство к смирению. Но перед автором иная задача: понимание.
«Плачьте, когда у вас спрашивают почему. Ни у кого из нас нет всех ответов», говорит папа Франциск (Verbum cotidianum, 30 XI 2015).
Не на все вопросы у нас должен иметься ответ, и не все наши ответы обязаны составлять непротиворечивую систему. Ведь в конечном счете правильным оказывается то, что, с точки зрения иудеев, соблазн, а с точки зрения эллинов безумие.
Deduc me in veritate Tua et doce me quia Tu Deus salvator meus, Te expectavi tota die.
Дарственные надписи на неподаренных книжках
«Хрипит проводка, подавившись костью»
* * *Хрипит проводка, подавившись костью,
И сырость на стене и потолке
Раскидывает выкройки и шьет костюм
В сутолоке пауков, что знают толк в молоке.
Что же ты передо мной как перед ангелом
Наготу оставим словарям.
Хан Кучум соседу привез дань на мангал
Вывалил, тихонько говоря мантры.
Ты зачем мне целиком являешься?
Оставь Аристотелю верить в идиомы рай.
Не ходи в холопы, вожделения тащи ясак,
Тяжкою карай меня метафорой.
Забудь носок заштопать, к примеру,
Или позволь себе легкую ложь.
Зерно сказало: что из меня? идиома, ежели не умру,
А умру, то едва сосчитаю до трех кулеш.
Метафора вожделеет дельфином
К полоске небес над береговою охрой.
В газете письмо Минфина
С пометкой Начальнику хора.
«Глазурью»
Глазурью
Чешуйкой отсохнувшей краски,
Объемно
Мошной чеснока в натюрморте,
Беспечно
Сняв шапку, по мартовским лужам,
И слепо
В память твою отхожу.
Окликни
Еще я могу задержаться,
Опомнись
Весна подступила под стены,
Скажи: Noli
Tangere circulos meos,
Я вздрогну
И наважденье пройдет.
Но поздно,
Не слезы, а небо в потеках,
Но поздно,
Не сердце, а хлопает дверью,
Но поздно,
Мой голос растащен в скворешни,
Но поздно
Теперь я навеки с тобой.