Муха была мелкорослой, крепкой, стрижка резкая, не девичья. Летала как бог, весь склон завидовал. Говорить могла только о парапланах, потоках, бризе, погоду определяла даже не на глаз, а краем веснушчатого уха. И она была голодной. Голодной на пляже, где сквозь полотенце больно давили в спину кругляши камней, голодной в разогретой палатке, а один раз, в тумане, возле памятника первому планерному полету, на самом мокром носу горы Клементьева. Он думал, что справится, утолит.
Где-то на третий день, посреди тренировки захотелось отлить, ушел вглубь хребта подальше, а они там, прямо где приземлились, прямо на скользком куполе, Муха и вчера приехавший паренёк из Симферополя.
Улыбнулся, купил на набережной самодельные деревянные бусы, с выкрашенными в яблочно-зеленый цвет крупными бусинами и уехал в Москву, есть пышный хлеб, да плотные пироги своей любви. Верочка бусы повертела в руках, отложила в дальний ящик.
Звездный час бус настал когда у пятимесячного Кили начали резаться зубы, и вот эти-то яблочки пришлись ему по вкусу. Измусолил, изгрыз, нитка порвалась. Одну из бусин, зашедшая помочь сестре Марго машинально подобрала, а потом положила в буфет.
ФАРФОРОВЫЙ СЕТТЕР
Ещё в буфете стоит фарфоровая статуэтка сеттера со сложным немецким клеймом на тяжелом основании. Пес веселый, не обидчивый. Травит охотничьи байки так, что скисло бы молоко, будь оно налито в соседний роскошный молочник на четырёх лапках.
Попал сеттер к Маргарите Ивановне случайно. Дальняя родственница была в Москве проездом. Где ночевать? Так вот же родня! Ну и что что дальняя, не разу в глаза не виделись, неуж откажут. Маргарита Ивановна внутренне крякнула, деваться некуда. Три дня слушала окающий волжский говор, на завтрак получала обжаренные пирожки с картошкой, от которых всю кухню затягивало голубоватым, дымным, маргариновым духом, одобрительно кивала, оценивая цветистые обновки. Сводила родственницу в Третьяковку и кафе-мороженное «Космос».