Вытянул Василий Иванович затекшие ноги, опираясь на посох, медленно приподнялся. Уж стояла глубокая ночь, было холодно. Куда бы направить стопы? В почивальню княгини Соломонии? Но к ней и в дни радости ступать не хотелось, а в тяжкое время и подавно! Идти почивать? Но сна как не бывало, а оставаться одному не хотелось. Позвонил в медный колокольчик, в зале тут же появился дворецкий, поклонился.
Где сейчас посыльный от воеводы нижегородского? спросил Василий Иванович.
Почивает, государь.
Приведи мне его сейчас же, потолковать с ним хочу.
Дворецкий ушел, через некоторое время втолкнул в залу заспанного Ивана, поглядывающего по сторонам красными белками глаз.
Кланься, дурень, государь перед тобой! дворецкий стукнул мордвина по затылку, тот так и упал на колени.
Оставь нас, приказал князь дврецкому и добавил, да принеси нам по кубку ромейского вина.
Василий Иванович жестом подозвал к себе мордвина, с нарастающим любопытством вглядывался в его круглое, с выступающими скулами лицо. «Этому молодцу не больше тридцати лет, почти как мне», подумал государь, вслух молвил:
Ты гонец от воеводы нижегородского Ивана Васильевича?
Да, господин.
Ты принес недобрую весть о приходе татар и посему я должен казнить тебя, с усмешкой приметил, как побледнел мордвин, затем продолжил, но в твоем письме сказано, что Нижний Новгород стоит неприступной стеной, не подпускает врага даже на пуд то добрая весть. А теперь скажи, что должен сделать я: казнить тебя аль помиловать?
Иван вскочил на ноги, напрочь позабыв о недавнем страхе, глаза его загорелись ясным онем.
Великий князь! воскликнул он. Позволь мне отправиться вместе с ратниками обратно: уж я-то укажу-покажу все тайные тропы, о которых никто из русских не ведает!
«Мордвин хитер и умен такие люди мне нужны», в мыслях согласился Василий Иванович, ответил:
Ин ладно, на то и порешили. Завтра пополудни ты отправишься вместе с моим братом Андреем Ивановичем к Нижнему Новгороду.
Не прошло и седмицы, как московские хоругви и знамена засияли на горизонте в лучах зимнего солнца. За то время нижегородцы нанесли орде казанской значительный урон, но татары стойко стояли под стенами города, не собираясь уходить. Андрей Иванович приказал разбить лагерь, отдыхать. Стоящий рядом с ним Иван спросил:
Неужто, княже, мы не нападем на врагов из засады?
Всё в своем время, спокойно молвил Андрей, стянув с себя при помощи слуг тяжелые доспехи, подождем, когда Иван Васильевич из пушек развеет супостатов, тогда и мы придем на помощь, дабы прогнать хана навеки с наших земель.
Иван покачал головой, однако в душе согласился с князей: ежели напасть сейчас, татары в силе развеять московское войско, тогда городу не устоять, а пока Мордвин с тоской глянул на городские стены, на сияющие на солнце маковки церквей, грустно вздохнул: где-то там в городе, находится его семья.
Через несколько дней, морозным снежным утром, Андрей Иванович дал приказ к наступлению. Дали залп пищальники, поднялся над землей клуб дыма, запахло гарью, тут уж и пушки были наготове, как вдруг казанцы повернули лошадей назад, побежали к своему лагерю. Из лесной засады непонятно было, что происходит, зато с высоких городских стен, из-за бойниц, нижегородцы с ликованием узрели, как татары спешно собираются, оставляя на снегу раскиданные вещи да убитых коней, а московские ратники преследовали их по пятам, не давали даже возможности развернуться и пойти в наступление.
Ай-да Иван, ай-да молодца! Сдержал все-таки слово, воскликнул Хабар-Симский и тут же дал наказ встретить Андрея Ивановича с ратниками с хлебом и солью, ударить во все колокола, какие имелись в городе.
Мухаммед-Эмин в гневе метался по лагерю, бил плетью военачальников и простых воинов, выкрикивал непристойные слова в сторону Нижнего Новгорода, насылал на головы урусов проклятия. Шаманов, что по его же воли пророчили победу над гяурами, хан приказал казнить, но покоя в душе так и не нашел. С раскаянием вошел в шатер-мечеть, упал на колени, прося Аллаха простить его.
О, Всевышний и Милосердный! закончил Мухаммед-Эмин намаз словами дуа. Прости все прегрешения мои: вольные и невольные. Ныне я осознал, что нельзя преступать Твоего повеления, и если мне предстоит умереть, то позволь мне уйти верующим.