Может, если бы не эта бомбежка, мы бы до сих пор не могли пользоваться атомной энергией.
Егор взвивается:
Да разве стоит эта энергия такого количества жизней?!
Отец иронически усмехается:
А ты представь себе, что атомных электростанций нет и сейчас, энергетический кризис уже наступил, и те же самые сотни тысяч гибнут от холода.
Можно подумать, ты точно знаешь, что было бы именно так!
Нет. Не знаю. Но и ты не знаешь, что так точно бы не было. И никто не знает.
То есть ты считаешь, что американцы были правы?!
Отец пожевывает губу, поднимает брови в раздумье, потом все так же спокойно говорит:
Ты знаешь, я вообще не очень хорошо понимаю, что такое хорошо, плохо, правильно, неправильно, справедливо, несправедливо И не дай тебе Бог когда-нибудь начать понимать это слишком хорошо.
Егор прекрасно помнил хотя и не вспоминал этот разговор, наверное, с того самого дня, как потрясли его отцовские слова. Он тогда ни на секунду не готов был допустить мысль о том, что отец может быть прав. Кажется, он тогда даже гордо игнорировал отца целую неделю столь чудовищным кощунством показались ему эти холодные логические построения.
Хотя нет, пожалуй, не сами построения, а мысль о том, что у отца нет ничего святого вроде бы именно так Егор сформулировал тогда для себя его признания насчет «хорошо» и «плохо». Ему тогда казалось, что мир перевернулся: отец, которого он без всяких оговорок готов был считать образцом доброты и порядочности, вдруг предстал этаким безнравственным монстром.
Егор внимательно прислушался к себе: а готов ли он сейчас признать отцовскую правоту в том разговоре?
Выходило, что все равно не готов. Конечно, юношеский максимализм продукт не слишком большого срока годности, и дожить до сегодняшнего дня ему было не суждено Но все же отказаться от идеи о том, что «хорошо» и «плохо», «справедливо» и «несправедливо» все-таки существуют, он до сих пор был не в состоянии. Ладно, пусть он не способен четко определить ни одно из этих понятий так, как биссектрису или, скажем, понятие нормальной жизнедеятельности организма, хотя это, ясное дело, будет посложнее, но почему-то он не сомневался в том, что такие определения существуют. Где-то, у кого-то, кто будет поумнее, чем он, Егор, но наверняка существуют. Как иначе себя уважать-то?!
Так что ж, получается, что тогда все его представления об отце действительно рухнули? Или, точнее сказать, не рухнули, а изменились до неузнаваемости? Иначе как все-таки объяснить Так, стоп. Давай не будем впадать в истерику. Даже Машка себе этого не позволяет, хотя имеет право, потому что женщина.
В кармане заворочался и приглушенно зажужжал телефон. На дисплее высветилось фамильярное «Виталик». Не то чтобы у Егора таким образом проявлялось снисходительное отношение к своему почти что дяде просто так было короче, да и общий облик дяди Виталика округлый, уютный, трогательный располагал к некоторой несерьезности.
Да, дядя Виталь, отозвался Егор. Как вы?
Пойдет. Ты на работе?
Ну а как же? Народ жаждет ампутаций и резекций. Деться некуда, привычно отшутился Егор.
Не против, если к вам я завтра за отцовскими материалами заскочу? А то тут пара проектов почти что встали. Или еще рано? хрипловатый тенорок Черепанова был слегка смущенным. Похоже, его напрягало смешение жанров: вроде бы друг семьи в имеющихся обстоятельствах обязан проявить предельную тактичность, а тут приходится с какой-то деловой ерундой приставать
Да все в порядке, мы с мамой уже справились. Вы во сколько завтра заедете? А то я тоже постарался бы Одного-то меня мать к себе не пускает. Говорит, чтобы я ее не пас, она, дескать, и так в норме.
Часов в восемь устроит? предложил Черепанов. Все уже отрежешь, что нужно?
В самый раз. Особенно если по дорогам уже ездить можно будет. Но вы же не на пять минут заедете? Так что уж дождитесь. Когда-нибудь до дома-то я ведь все равно доберусь. Все, дядя Виталь, сворачиваемся, а то за мной пришли, заторопился Егор, потому что в дверь заглянула огромная басистая Анна Олеговна самая старшая медсестра в отделении, пережившая троих заведующих и немыслимое число ординаторов.
Егор Николаевич, ваша завтрашняя холецистэктомия требует эвтаназии.
Что за идиотские шуточки?! рявкнул Егор. Что там с ней? Толком нельзя сказать?