Русское море
Нам опять уходить в наше Русское море
из неправой страны, что Отчизной была.
Нам опять поднимать в одиноком просторе
на грот-стеньгах несдавшиеся вымпела.
Нам опять вспоминать скалы русского Крыма,
Севастопольский рейд и Малахов курган.
Нам опять объяснять то, что необъяснимо,
и сквозь слёзы глядеть в Мировой океан.
Вот когда мы поймём наших прадедов горе.
Спорить с волею Божьей и мы не смогли.
Раз в три четверти века по Русскому морю
из России уходят её корабли.
Советник
Он сядет на поезд хороший,
уедет служить в Ленинград.
Он хочет не думать о прошлом,
как года четыре назад.
Не спит от колесного стука,
хоть на ночь попил не чайку.
В окошко уставился Жуков
советник в афганском полку.
Он помнит, он помнит ту дату,
когда в роковом декабре
в полку взбунтовались солдаты
и ждали его на дворе.
И вышел военный советник,
небрежно ремень теребя,
а там под ремнём пистолетик
девятый патрон для себя.
Глаза опускали сарбазы
и пятились по одному:
советник страшнее приказа,
они подчинились ему.
Своим пистолетиком малым
сарбазов погнал он вперёд
туда, где за каждым дувалом
мятежный строчил пулемёт.
И шли, пригибаясь от страха,
судьбу проклинали, но шли:
советник страшнее Аллаха,
когда он из русской земли.
Так что ж ты, советник, не весел
в экспрессе «Москва Ленинград»?
Мир тот же, из крови и песен,
как года четыре назад.
Не ты уезжаешь в разлуку,
а мы с тобой разлучены
Спи, Виктор Дмитриевич Жуков,
советник Советской страны.
Пустыня
Опять жара за шестьдесят,
пески взметнулись и висят.
И лезешь в бронетранспортёр
как в полыхающий костёр,
выхватывая из огня
боекомплект шестого дня.
А сколько их ещё
спроси пустыню.
Шесть дней назад
(сказал комбат)
разведка видела отряд:
прёт от границы прямиком,
наверно, коротко знаком
с оазисами на пути.
И мы должны его найти.
А сколько их ещё
спроси пустыню.
Гудят вертушки день и ночь,
они хотели б нам помочь,
да разглядишь ли свысока
среди проклятого песка,
где разбежались и легли
десяток тех, что ближе шли.
А сколько их ещё
спроси пустыню.
Во флягах кончилась вода
подбросят небом, не беда.
Беда, что бьют из кишлаков:
они чужие средь песков,
там богатеи правят всласть,
плевать им на Кабул и власть.
И сколько их ещё
спроси пустыню.
Шесть дней в песках искали тень,
седьмой удачный выпал день:
подул нам в лица наконец
не тёплый ветер, а свинец
с бархана, с гребня, с бугорка
ударили три ДШКа.
А сколько их ещё
спроси пустыню.
Пускай под семьдесят жара,
сегодня лучше, чем вчера.
Два взвода двинуты в обход,
их прикрывает третий взвод,
четвертый с пятым на заслон,
гранатометный взвод на склон.
А сколько их ещё
спроси пустыню.
Прошла минута или час,
какая разница для нас,
когда окончен разговор,
и тащишь в бронетранспортёр,
перехвативши за приклад,
в тебя стрелявший автомат.
А сколько их ещё
спроси пустыню!
Песенка капитана
Вот и весь служебный рост:
на погонах восемь звёзд,
а хожу все годы
в командирах взвода.
Я, меняя округа,
бил условного врага.
Но с годами чаще
враг был настоящий.
Я в Абхазии бывал,
в Приднестровье воевал,
я верхом на танке
ездил по Таганке.
Я стоял на рубеже,
спал со вшами в блиндаже,
я копал окопы
посреди Европы.
Мне давала ордена
удивлённая страна:
умный, мол, ворует,
а дурак воюет.
Я не робок и не слаб,
я отнюдь не против баб,
но с моим окладом
им меня не надо.
Я под вечер или в ночь
выпить водочки не прочь:
это тоже дело,
если нет обстрела.
В общем, я такой, как вы
из Тамбова ли, Москвы,
разве что контужен
и никому не нужен
Вернуться и жить
А дома всё по-старому,
а в жизни всё по-новому.
Прошёлся бы бульварами,
да сапоги с подковами.
Весна ручьями бесится,
птенцы пищат под крышами,
двадцать четыре месяца
не виданы, не слышаны.
И за телеантеннами
такая даль спокойная,
как будто бы Вселенная
вовек не зналась с войнами.
Брат учит математику,
но оглянись зачем-нибудь
военного солдатика
рисует на учебнике.
Мать пирогами занята,
кричит из кухни весело:
Вот рада будет Таня-то,
а то уж нос повесила!
Глядишь в окно широкое
на блещущие лужицы.
Опять вокруг да около
воспоминанья кружатся.
Брат переходит к физике,
сопит не получается
Гвардейская дивизия
с героями прощается.
Гремят салюты вечные,
полки идут колоннами.
А жизнь-то бесконечная,
а слёзы-то солёные.
Мыть возится с опарою,
брат с прозою Астафьева.
И Танечка с гитарою
поет на фотографии.