Но те вскоре встали на обед, а минут через десять, заметив приютный мысок, и Дёмины.
А мы? спросил Зуев. Что-то подсасывает
Деревенька тут на карте имеется, ответил Белов. Опять же, как в песне: Яблоневая. Думаю заглянуть, только жива ли
Яблоневая была жива, хотя с реки в ней никакого движения не замечалось, а из дюжины набережных изб только в двух блестели окна.
Тропинкой среди лопухов Зуев выкарабкался наверх, где пылью извивалась улица. Где-то промычало. У взвившегося из черёмух колодезного журавля копошилось куриное семейство. Среди давно заброшенных дворов попадались крепкие дома с высокими заборами, только людей никого не было. Зуев походил, заглядывая в окна. Посреди улицы стояла ни к чему не относящаяся скамейка, приглашая к мечте или страданию. Тут его облаяла собака. На лай появилась румяная старушка в бойком голубом платке.
Здравствуйте! фальшиво обрадовался Зуев. У вас не найдётся ли продуктов чего купить?
Она внимательно посмотрела на него то ли сурово, то ли радушно и спросила:
Вы без дитёй?
Нет, удивился Зуев такому слову. Мы у нас, попробовал он объяснить себя, у нас соревнование
Ну, так нету же у меня ничего, всплеснула руками старушка, потом, сложив их на животе, добавила: огурцы одни, да с имя много ли наешь Или разве сметанки возьмёте?
Конечно, конечно, сказал Зуев.
Она ввела его во двор. Там, на приступке, девочка с руками тоньше весла, старательно шевеля губами, читала книгу без обложки. Зуев поздоровался, девочка грустно задержала на нём оливковые глаза. Пустолайка подкатилась к ней, и девочка, обняв её за шею, другой рукой, придерживая локтем книгу, стала гладить собаку, как любимейшее существо жизни.
Вернулась хозяйка с банкою сметаны и горкою крупнокалиберных огурцов.
Три-от двора скотину ещё держат, гордо сказала она. Ну, кто ещё козочек да овечек; а маслица с парным-от молочком и всякому охота, только силы нынче нету, ох, нет у людей силы, невмоготу А втроём всех ли напоишь-накормишь, у нас тоже семья. Хотя, почитай, четвертинка от деревни и осталась
Он робко перебил её:
А хлеба, случайно, у вас нет?
А хлеб-от вечор печём. Как печь топить так и хлеб печь, а вчерась не пекли: жар в доме
Зуев спросил, сколько всё стоит. Хозяйка назвала ему цену, от которой среди долгого гололюдного пути, среди дебрей, среди жестоких ласк замкнувшегося мира в губах сделалось смешно. Он протянул деньги. Она захлопотала о сдаче.
Не надо, не надо, попросил он, возьмите.
Что ты, разве можно! она испуганно посмотрела на него.
Томясь, Зуев дожидался, когда ему наберут серебра, которого, правда, все равно не хватило, и старушка опять побежала в дом и принесла оттуда три яичка.
Варёные, умильно сказала она.
На обратном пути Зуев увидел, наконец, и яблоню. Анисовка нависала над забором. Он бросил в рюкзак десяток яблок, выложил серебро на верхнюю перекладину забора и, держа рюкзак на отлёте, потрусил к берегу.
Белов поджидал его в полукилометре от деревни, где о близости жилья свидетельствовали лишь разбегающиеся тропинки. Котелок закипал.
Пируем! Зуев развязал рюкзак.
Ого! Мы тогда сейчас кофеёчку покруче заварим и бутерброды со сметаной, хлеб так и так доедать надо, оно посытней супу выйдет. А суп на вечер. Вы не против?
Согласен, сказал Зуев сквозь недозревшее, но всё равно милое свое терпкостью яблоко.
Радостно пахло горячей хвоей. В прозрачном пламени истаивала река.
Разве же это сметана! говорил Белов, намазывая её вдвое хлеба. Это же птичье молоко!.. сливочный крем концентрированный. Давно, наверно, не пробовали такой сметанки?
Никогда не пробовал, признался Зуев.
Белов улыбкой не поверил, обжёгся кофе и отставил кружку.
Ну, как там? спросил он после паузы, кивнув в сторону деревни.
Зуев пожал плечами. Деревня дрожала в дымке, превращалась в миф, и женский голос в ушах был навсегда оторван от слов, певучего порядка которых уже нельзя было передать.
Сонно, придумал он всё-таки сказать и виновато посмотрел на Белова, который, должно быть, ожидал сведений подробных и занимательных.
Белов поднялся и, потянувшись, крякнул. Оставалось ещё десять минут. Невзначай они вышли в лидеры, удачно миновали зону порогов и разговаривали на вы, и это ему нежно нравилось.