Оторваться, однако, было негде: Белоглаз всё лихо перехватывал, а то и сам угрожал. Лозинский внимательно посверкивал очками.
Впрочем, Зуев не думал об отрыве. Его несло так и не угасшее утреннее раздражение, переходившее теперь из повода в повод. Ему хотелось вырвать Белова из этого неразборчивого диалога рулевых, вскрутить гонку, остаться опять вдвоём.
Так длилось с час, затем гонщики увидели впереди новую байдарку и совместной скоростью быстро её настигли. Это были долгожданные Купцов с Завалихиным. Они, и сами прекрасно зная, что всей регаты с такой ровной мощью не пройти, до порогов выложились в задел, надеясь, несколько отдохнув, выпустить вперёд Дёминых и вслед за ними, не кипятясь, одолеть зону, чтобы уж на финише всё решать очно. Но Дёмины, видимо, ускользнули или привели с собой Кравченко, а связки из трёх байдарок были недолговечны. Теперь они отчаянно пытались достать Дёминых, ещё в виду; но сочетание скоростных участков с техническими издёргивало силы, и в том, какое невзрачное рубато они работали, чувствовался выпущенный воздух. Было странно, что они столько просолировали.
Лозинский подвёл и заговорил с Завалихиным, но Белов остался за спинами. Всматриваясь в далёкую прорезь меж берегами, он пытался различить, двойной или двупарный проблеск вспыхивает там. От близости к лидерам он испытывал тугую уверенность, подобную пению басовой струны. Нужно было решить точный план.
Река, торопя подсказку, изогнула длинный перекат. Между передними байдарками был небольшой просвет, и Белов обозначил туда атаку. Купцов закрылся, и Лозинский тоже прирезал угол, при этом они слегка помешали друг другу. Тотчас Белов переложился и ушёл резко в сторону, по дуге заводя в узкую струю, прорезающую перекат. Зуев взвинтил, а соперники, слишком плотные меж собой, замешкались. Пока он боролись за позицию, Белов оказался первым, протиснувшись перед самым носом купцовской двойки, которую с другого бока тут же накрыл Лозинский. Купцов уступил, но в самом перекате шёл почти в касание. На изливе сражающиеся экипажи отставали метров на двадцать.
Разделяй и властвуй, оценил Зуев. Но ведь они сейчас объединятся против нас?
Это мы ещё будем посмотреть, оглянулся Белов.
На плёсе, давшемся после быстрины довольно тяжело, их не догнали, а потом река начала подсовывать шиверочки и перекаты. Они были несложные, но в одиночку проход получался экономнее, и преимущество кусочками прибывало. Сзади, похоже, так и рубились между собой, и Белов перестал оборачиваться, спиною чувствуя дистанцию.
Дёминых бы разом достать, хрипло попросил он, когда близнецы очередной раз показались в глубине перспективы, подрожали виноградинкой и завалились за поворот.
Ну, так и достанем, куда они денутся, пообещал Зуев.
Радуясь, он раззудил было в полную силу, но вскоре почувствовал, что перегребает Белова. Тот, хорошо держа отрезками, особенно при обгоне, в сплошной работе всё-таки уступал. В буквальном ощущении было что часть усилия, вместо гнать лодку вперёд, отваливается на корму, загружая Белова, вынужденного частить и пробиваться. В такие минуты Зуев слегка терялся от бесполезного запаса. Он чуть сбавил. Всё равно, на прямых они превосходили Дёминых; но после каждой завязки разница возвращалась.
В какой-то момент между байдарками осталось метров сто извилистого переката. Братья просквозили его, а Белов взял паузу на входе и потом, разбираясь в ветвлениях, из мозаики виртуозных кусочков скорости не сложил. Дёмины опять отдалились. Они шли очень скупо и точно, почти без брызг. Тёмноволосые, ладные и неразличимые, в них мнилось что-то китайское. Раз за разом они легко уходили на перекатах, беззаботно подпуская гладью. Но то была назад обращённая беззаботность. Вперёд Белов угадывал, словно видел в их чёрных, как замочная скважина, глазах устремлялась лихая хищность.
8
Погоня продолжалась сутки. Ночь исполнилась автоматически, не извлекая души из трепета. Движилось всякую секунду, обрезая омертвевшую ткань посторонних мыслей. В ноздрях стоял щекотливо-алчный аромат воды, от которого некуда было деться, а только спешить за ним. Близость соперников не дозволяла расслабления, протянутая по стрежени голым нервом. В то же время вещественная действительность, вплоть до собственных рук, казалась отдалена и только снилась. Диалоги были пересыпаны колкою злостью.