Что видно? спросил Белов по шороху шагов. Он сворачивал палатку.
Зуев помог, затянул чехол, выпрямился и доложил.
Да? Белов шевельнул бровью. Рискуют ребята, по такому свету выходить. Ну, помочь надо.
Зуев понял только тогда, когда, привязав уже нагруженную байдарку в уютной гавани, по которой сонными кругами двигалась жёлтая пена с порога, влажной перхотью облепляя тягучие травы, они снова берегом принялись обходить порог. Вчерашняя двойка как раз причаливала.
С добрым утречком вас! закричал Лозинский.
Белоглаз выпрыгнул первым, протянул руку Зуеву и подмигнул.
Значит, выскользнули, риторически сказал Белов. Ну, взялись!
Вчетвером они взмахнули байдарку со всем скарбом и порысили кручей.
Заварушка! рассказывал Лозинский, сбито дыша. После вас как пошло-поехало: то нас обгоняют, то мы, целый день салочки. Раз семь, наверное.
Восемь, уточнил Белоглаз.
Ну, вот. А к вечеру река вроде на утишь пошла, мы и решились спозаранку
Капли с чужого днища вкатывались Зуеву за ворот ветровки и раздражали, что ему этого не нужно. Впрочем, на самом деле, он знал, что его раздражает мысль о Белове. Если в этой малонужной помощи не заключалось никакой выгоды, то что же рассчитанное благородство? Или случайный порыв, в котором пугала именно эта спонтанность?..
Вскоре обе байдарки уже выходили из заводи.
Спасибочки вам, сказал Лозинский.
Сочтёмся, хмыкнул Белов. Вы хоть завтракали?
Так, наскоро, отозвался Белоглаз. У вас что с продуктами? а то можем поделиться.
Да вроде хватает Не будет хватать, приторопимся, Белову было легко, потому что когда происходило правильно, это было просто так, без дополнительного напряжения причин. Он знал, что всё равно нужно будет уйти от Лозинского, но, перечисляя себе, кто остался впереди, затаённо хотелось повременить.
Река вильнула к востоку, и сверкнул новый порог. Край солнца, дрожа над долиной, разлил в воде обманчивые перламутры. Чуть прикрытые окатом воды венчики камней вырастали внезапно из расступающихся бликов, бурлящий по-меж плит поток из лакового удаления вдруг оказывался грозно здесь.
Осторожно, попросил Белов, щурясь в ряби.
Зуев надвинул на глаза кепку. Он шёл на порог с жадным желанием увериться во вчерашней слитности. Белов придержал скорость, но потом увидел, что Зуев успевает замечать каверзы бликующей реки, и добавил. Лозинский помедлил и вошёл следом.
Струя бросила на середине порога к правому берегу и тут же резко обратно. Белов и Зуев удержались на малом радиусе, с запасом прошли по кромке корыта, а затем, обработав угол, в котором теснились и раскалывались волны, выскочили на гладь. Выворачивая, когда он на мгновение оказался ниже вскипевших по обоим бортам валов, летучей задержкой дыхания Зуев настиг остриё ощущения. Он осадил и оглянулся. Белоглаз с Лозинским проходили то же место. Они сделали это мягче, с какою-то равнодушной скользью. Их синхронность не была аффектированной, но простой и привычной.
За порогом река вернулась к меридиану, слегка покачивая влево-вправо. Байдарки бежали дружно и близко друг к другу. Борьбы ещё не было, вернее, она замерла внутри, а оба экипажа просто держали взятый темп.
Белоглаз первым увидел записку, вырвался вперёд, Лозинский сделал послушную дугу к берегу, и через полминуты лодки снова катились вровень.
Кравченко, плюс сорок, объявил Белоглаз азартом броситься в погоню.
Он был сегодня, действительно, каким-то другим уверенным и так же возбуждённым, как накануне подавленным. И Лозинский смотрелся сильнее. Зуев подумал одним лениво продрожавшим образом, что это от них, от утренней встречи у тех взыграло настроение.
Наставили, значит, Купчика, тревожно сказал Белов.
Лозинский вытер с очков капли, сложил фиолетовый платок в карман и ответил:
Шибко уж они урвали. Должен быть стоп, нельзя так всё время идти
Ну, с аритмией у вас всё в порядке!
Лозинский пожал плечами и улыбнулся. Это было устало или лукаво, Белов не мог бы определить. Они продолжали переговариваться. Река держала около полусотни метров ширины, течение её замедлилось в мягко-зольной лощине меж кряжами, и ничто не мешало байдаркам идти рядом.
На короткой шивере связка распалась, а когда они вновь сблизились, Белов почувствовал, как надавливает Зуев. Он встроился в темп и потихоньку ослабил, показывая, что не надо начинать день с перебора. Но Зуев упрямо гнул своё, разрывая четвёрку на две двойки, которые по-прежнему неслись рядом, но уже не вместе, уже резким непритворным спором.