Нонкин папаша никакими ресторанами не владел, хоть и был из тех же касимовских, но тоже при татарской должности отродясь находился. Должность эту имел по наследству от отца своего. Он исправно служил дворником при ресторане Гатчинского Варшавского вокзала. Уцелев от революций, гражданской войны и большевистских погромов, он так и продолжал грести снег и подметать двор на одном и том же месте.
Сама станция и пассажирское здание, проект которых разработал еще в середине девятнадцатого столетия архитектор Сальманович, представляли собой вытянутый павильон с арочными окнами и дверями, в котором императорскую половину от кассового зала и вестибюлей 1-го, 2-го и 3-го классов отделял сквозной проход. Участок для дворницкого обслуживания не маленький, но Нур управлялся.
Дом его недалеко, за переездом стоял. Этот переезд всегда татарским назывался. Хороший дом и хозяйство крепкое. Татары напоказ не живут, чужой зависти не способствуют. Что, там, у Нура за забором, с улицы не видать. Много у них с Зухрой детей было, да всех в Гражданскую войну тиф забрал. Нонна потом родилась. Только она теперь в их старости утешение младшенькая, последняя и единственная живая. Они ее холили и лелеяли. Старые татары говорят, что Нур дочку распустил, да не те нынче времена, чтобы девчонку взаперти держать. На всех улицах репродукторы орут:
Будет людям счастье,
счастье на века!
У советской власти
сила велика.
Кому и как там счастье, лучше сомневаться молча. Скольких беглых раскулаченных татар гатчинские соплеменники прятали по своим дворам, помогали выправить документы и пристраивали на работу среди своих никакие нынешние следопыты теперь не дознаются. А вот в том, что сила велика, уже никто не сомневался. Если дочку в комсомол записали, значит так и надо. Нынче бабу за воротами не спрячешь. У Нура и Зухра теперь работает посуду в ресторане моет. Какие-никакие деньги, да еще и с тарелок остатки соседских ребятишек подкормить, а то и для своих пирогов начинку сварганить. Время голодное, когда еще, то счастье будет, и кто до него доживет? А соседские ребятишки им веников для козы надерут. Самим-то драть некогда, все на работе, а покупать дорого. Нонка семилетку закончила пошла на завод. Это бывшая артель «Юпитер», которая стала называться «Цветметштамп». Выпускались примусные горелки и арифмометры, а с 1932 года освоили выпуск портативных патефонов.
Вечерами Нонна пела в клубе, на танцах, под аккордеон самого Натана Левина. Ох, и красивая пара получалась! Даром что Натан слепой. Вроде бы слепой, а глаза прекрасны, как у ангела. В том, что промеж ними любовь никто не сомневался. А они и не перечили. Быстро сообразили, что так гораздо спокойнее. Нонну парни больше не цепляют и к Натану девушки липнуть перестали.
Город обрастал, множился, меняли ему имя: То в честь Троцкого, потом Троцкий поганым стал, а город гарнизонный, казарменный, так его в Красногвардейск окрестили.
Оккупация
Вот так и жили, пока война не грянула. Нонну с заводом в город Боровичи Новгородской области должны эвакуировать, да она с Натаном и комсомольской бригадой синеблузников под Лугой застряла. Пришлось на перекладных, а где и вовсе пешком домой пробираться. Только добрались, как на следующий день в город вошли немцы.
Когда на проспекте 25 Октября показались гитлеровские мотоциклисты, они были сметены пулеметным огнем из двухэтажного дома на углу Советской улицы и проспекта. Это группа бойцов-ополченцев вела последний бой за город. Бойцы из группы прикрытия сражались до тех пор, пока из города не вышли все наши подразделения.
На третий день после оккупации был повешен на городской площади политрук этой группы прикрытия, Григорин. Раненые бойцы из его отряда брошены в концлагерь.
Через месяц, над площадью Коннетабля, уже красовалась свастика, укрепленная оккупантами на самой вершине тридцатидвухметрового обелиска. Более двух лет торчала она символом «нового порядка».
В городе и его окрестностях оборудовали концентрационные лагеря, в которых гибли десятки тысяч мужчин, женщин и детей. Согнав в Красногвардейск жителей из прифронтовой полосы Урицка, Стрельны, Красного Села, Петергофа, Пушкина и других населенных пунктов и городов, фашисты начали систематически и планомерно уничтожать их. В городе находился огромный концлагерь под названием «Дулаг-154». Филиалы этого концлагеря располагались на территории бывшего военного аэродрома, на улицах Хохлова, Рощинской, в полуразрушенных помещениях «Цветметштампа», где еще недавно трудилась Нонна. Здесь каждый день от голода и холода погибали сотни людей. Ежедневными были и публичные расстрелы на глазах у жителей. Свыше семи тысяч человек погибли в концлагерях, расположенных в районе села Рождествена.