Витославицы.
Вечерело
Пали тени,
солнце на воду
садилось.
То ли дело
вправду было,
то ли это
только снилось.
На парэо
с той поры
храню письма
нерукотворные.
В запределы
солнце водит,
отворив
ворота створные.
В Поющие Миры
Над бездной тоненькой соломкой
пройду, не опуская взгляд,
окликну именем негромко
Хранителей родных Плеяд,
пошлю привет далеким Прошлым,
согрею мыслью враг своих,
миров животворящих крошево
качну, задев в полете их.
Взыграет чувством обалделый
мой сверхразумный дальний брат,
гуляя мыслью в беспределах,
он не найдет пути назад,
приняв благословенье Новой,
рожденной от Большой Любви,
приговоренной к Жизни Словом,
сорвавшейся из плена тли
в Ничто, в паденье, в попаданье
с прикосновеньем к Высшей Тайне,
войду в Поющие Миры
Весна
пузырьками по телу
нервной дрожью по жилам
шумным гулом по венам
по граниту тротилом
в подсознанье слетело
упало
разбилось
звонким смехом воскресло
притаилось
как милость
в складках сердца
упрячу подальше от сглаза
в метаплазменной бездне
живого топаза
разолью по мехам
и хрустальным бокалам
драгоценным вином
опьяняющим
алым
сотворю не кумира
евхаристию словом
обожгу
обожгусь
и восстану сверхновой
тихим шепотом
чувственной женской натуры
призываю в пажи
хулигана Амура
потому что весна
на сосульках играет
в ожиданьи любви
потому что
живая
Живая мудрость
Дорого яичко к Пасхе,
Очень дорого.
И обычно бывает зелено
То, что молодо,
Потому завели считать
Птенцов по осени.
Все растратив поперву, что отмеряно,
О милости просим мы.
Свою вышиванку-рубашку ношу не лицом
На теле я.
Вся застегнутая, закутанная,
Хожу неделями,
Чтоб узор приворот да оберег,
Не гневил глаза.
И чем дальше в лес, тем больше дров,
Тем сильней гроза.
Сердце доброе усмирит грозу,
Отведет беду.
И в большом стогу при Луне в ночи
Я иглу найду,
Разошью небес ветошь малую,
Что овчиночка.
Платежом своим долг тебе верну,
Ох, мужчиночка!
Будет жизнь твоя, словно сыр в меду,
В масле сливочном.
И не по миру в чести на миру,
Чин да чинарем.
Так греми ж, гроза, да пугай страшней,
Мужик крестится.
Мне ж с того только озорней,
Да невестится.
Ты женщина
Я жизнь люблю! Люблю ее оттенки,
Люблю переливанье разных чувств.
Она с меня снимает стружки, пенки,
Порой услышать можно даже хруст.
Но это проявление заботы
(следит, чтоб не носила лишний груз).
Ты женщина! твердит она раз в сотый,
Зачем ты носишь тяжесть, больше бус?
Мне сил достанет, чтоб поднять ребенка
Иль обогреть озябшего щенка.
Мать подарила при рожденье голос звонкий,
Теперь мне дарят жемчуг и шелка.
А что порой случается недоброе,
Так это жизнь! И я ее люблю.
Раскину капюшон и стану коброй.
Я и за это жизнь благодарю.
Жар-птица
За широкими морями,
За дремучими лесами,
На излучине реки
Ходят рыбы косяки.
Мечет жемчуг осетрица.
Как поест его Жар-птица,
Так всю ночь огнем горит.
Затоскует сибарит,
Есть и пить уже не может,
Грусть-тоска его тревожит:
Хочет птицей завладеть,
Чтоб на птицу ту глядеть.
Но без жемчуга Жар-птица
Потускнеет, загрустится,
И без стаи занеможет.
Отпусти ее, пригожий.
Мне тоска ее вестима.
В окруженье Серафимов
Пьет нектар моя душа
И светлеет неспеша,
Манит сполохом зарницы,
Оттого тебе не спится,
И за птицей дорогой
Улетел во след покой.
Коли встреча на удачу,
Ты, решив свою задачу,
Вместе с птицей полетишь,
Коли нет в страстях сгоришь.
Декабрьское
Декабрь стучит в окошко веткой,
в домашний быт загнал людей,
в корсет зажал грудную клетку,
ведет себя как туз бубей.
Гадаю на кофейной гуще
и по узорам на стекле
и нашу встречу в день грядущий
ваяю методом ре-кле*.
А мысли вьются, как стрекозы,