«Кан исполнил антраша, станцевал клог и сделал двойной пируэт».
Я поднялся и отряхнул брюки. Реджинальд питал страсть к танцам, ходил на балет, на фестивали народных плясок и частенько заводил интрижки с молоденькими балеринами. Вот откуда такие познания в терминологии. По-моему, с его стороны это было довольно подло. Между прочим, я вообще не танцую, в моём возрасте это серьёзная нагрузка на сосуды. Нигредо оно, знаете, никого не щадит.
«Подстроено!» крикнул Хуго Валле. Реджинальд бросил ему через стол перо:
«Может, сами что-нибудь напишете, Хуго? Давайте, велите Кану пройтись колесом! Или пусть споёт Доброй ночи, мельник, или выпьет залпом графин вина! Валяйте, он в ваших руках!»
Я собрался было протестовать, но не успел ещё отдышаться после танца. А Хуго, болезненно ухмыльнувшись, сказал:
«Чушь! Впрочем, как угодно. Сейчас такого напишу, клянусь Творцом»
Он встал, со скрипом отодвинув стул, прошаркал к машине и принялся выводить буквы на ленте. Странная, чужеродная сила опять наполнила мои мышцы. Я, словно в бреду, подскочил к камину, схватил кочергу и, не ощутив никакого сопротивления, скрутил толстый, покрытый сажей прут в сложную фигуру, напоминающую трилистник клевера. После этого я вновь обрёл способность двигаться самостоятельно и, обернувшись, увидал, как Реджинальд отматывает исписанную министром культуры бумажную полосу.
«Кан подходит к камину, торжествующе прочёл он, берёт кочергу и завязывает её тройным узлом».
Валле тяжело опустился на стул и оглядел нас из-под очков. Глаза у него блестели, как у влюблённой гимназистки.
«Коллеги, произнёс он еле слышно, ведь это чудо. Чудо! Если у нас будет больше таких машин, мы»
Не договорив, он всхлипнул и огладил лысину трясущейся рукой. С дальнего края стола донёсся удар: это Бальнер стукнул кулаком по столешнице.
«Какое ещё чудо! заорал он, кривясь. Ересь и колдовство! Вижу, этого мальчишку выперли из Регеборга, так он явился пакостить сюда, в Цуг. Творец нас всех накажет! Это противно его замыслам»
И тут Фосс, всё время молчавший, словно взорвался.
«Его замыслам! крикнул он. Да что такое его замыслы? Неужели никто не видит, как убог наш мир? Он нелогичный, он дикий, он он просто глупый! Три солнца, будто не хватило бы одного! Планета в форме груши! Долбаная музыка с неба! А чего стоим мы сами, чего стоят эти жалкие, несовершенные тела? Нам надо постоянно дышать, пить, есть, поглощать рубедо, иначе смерть! А наука? Никаких закономерностей, ученые ставят эксперименты наугад и ничего не могут понять! Сегодня обращаешь свинец в золото, на следующий день в той же лаборатории он превращается в уголь. Сегодня звезды вертятся по часовой стрелке, завтра против, послезавтра созвездия распадаются. Доказательства теорем сводятся к фразе ибо так написано. Если мы действительно живём в Книге, если наши судьбы пишет какой-то высший разум, то он просто бездарность! Жалкий дурак и графоман!»
После этих слов воцарилось такое молчание, что воздух, казалось, стал стеклянным. Только небесная музыка звучала тихо, будто бы с укоризной.
«Уважаемого мастера Фосса, неожиданно мягко проговорил Реджинальд, никто не изгонял из Регеборга. Регеборг волею Творца стоит в горах: там круглый год такой холод и туман, что даже туристов не заманишь. Весьма тяжелые условия для молодёжи. Неудивительно, что юноша покинул суровые края и обратился к нам».
Бальнер налил себе вина из графина горлышко звякало по стакану и долго, звучно глотая, пил.
«Щенок, буркнул он, вытерев губы. Ещё и перебежчик».
Реджинальд оглушительно хлопнул в ладоши, спугнув с люстры задремавших лягушек.
«Всё! воскликнул он. Хватит об этом. Предлагаю завтра опробовать аппарат на чемпионе Люке Кегране во время решающего боя. Кто за? Кто против? Прошу голосовать».
В ту ночь я проголосовал «за», и, хотя так же проголосовали все прочие кроме Бальнера до сих пор не могу простить себе глупости и малодушия.
(Творец, если читаешь эти строчки прости хоть ты меня).
Поединок назначили, как обычно, на раннее утро. Никто из нас не успел выспаться, но весь кабинет министров явился в полном составе. Первые среди равных, и так далее, и тому подобное. Единственная привилегия в том, что наши места приготовлены в правительственной ложе, а в остальном министры такие же зрители, как и все граждане Цуга. И граждане Лога: эти тоже пришли, не меньше десяти тысяч душ. А как же, исторический матч. И каждый, Творец свидетель, каждый из тех, кто входил в двери Чемпионского амфитеатра, каждый бросал медную монетку в мешки у дверей. Традиция, четырежды будь она проклята, символическая плата за зрелище. Ибо так написано Итак, вообразим: свежее утро, голубое солнце только-только взошло, из-за горизонта поднимается жёлтое, и восток полыхает волшебным изумрудным цветом. На западе, в горах золотыми каплями сверкают купола Регеборга, и понимаешь: не зря Творец поместил такую красоту среди горных хребтов. Небеса играют торжественный марш, летучие лягушки садятся на плечи зрителям, чистят зубастыми клювиками чешую, одинокое радужное облако запуталось между флагштоков и сыплет мятными конфетти